|
…уже в то время провидел «заатлантических друзей». – Под этим именем в русской печати фигурировала американская дипломатическая миссия, прибывшая в Петербург 25 июля 1866 года выразить «сочувствие» в связи с покушением Каракозова (см. стр. 775 в т. 10 наст. изд.). Фома неверующий! – Выражение, восходящее к Евангелию (Иоанн , XX, 24–29). Привет * Впервые – ОЗ , 1876, № 6 (вып. в свет 21 июня), стр. 459–476, под заглавием «Благонамеренные речи. Привет». Рукописи и корректуры не сохранились. Публикация очерка в ОЗ привлекла внимание цензора. Но донесение цензора в Путербургский цензурный комитет было составлено в умеренных тонах, и комитет остановился на мягкой мере – неофициальном сообщении об очерке «Привет» начальнику Главного управления по делам печати[543]. При подготовке очерка для изд. 1876 в рассуждениях рассказчика в начале очерка (стр. 474–475 наст. тома) были произведены некоторые изменения, вызванные, возможно, необходимостью устранить цензурные замены и изъятия: слово «склав» (от нем. Sklave или франц. esclave) повсюду заменено на «раб», в конце абзаца «Мне было стыдно…» (стр. 474 наст. тома), обрывавшегося в ОЗ словами «…всем существом своим понял», появилась фраза: «что он весь, с ног до головы, – раб». По всему тексту была проведена также мелкая стилистическая правка. В изд. 1880 и изд. 1883 очерк перепечатывался без изменений. Завершающий «Благонамеренные речи» очерк «Привет» написан Салтыковым сразу по возвращении на родину после почти четырнадцатимесячного пребывания за границей, но, по-видимому, все же не в Петербурге, где писатель провел всего неделю, с 30 мая по 8 июня 1876 года, в хлопотах по множеству накопившихся дел, а в Витеневе, куда он приехал 10 июня. Название очерка – иронично и двузначно. Это и привет писателя родине после длительной разлуки с нею, это и «привет », которым официальная Россия – жандармы и таможенная полиция – встречают на границе возвращающихся домой соотечественников, ожидающих этой встречи, как «Страшного суда». Вводная часть очерка – одно из многих высказываний Салтыкова, передающих трагическую осложненность его патриотизма , его любви к России. Салтыков был далек от иллюзий и оптимизма по отношению к современной ему буржуазной Европе. Но в равной мере ему были чужды непонимание или идеализация огромной отсталости царской России от развитых стран Запада. Как всегда, в центре внимания Салтыкова находились сопоставления и наблюдения в сфере социальной психологии и гражданского самосознания. Настроения «рассказчика», возвращающегося из чужой стороны домой, к своим, передаются в очерке такими словами: «Мне было стыдно <…> Не страшно было, а именно стыдно <…> Что-то вроде бессильной злобы раба, который всю жизнь плясал и пел песни, и вдруг, в одну минуту, всем существом своим понял, что он весь, с ног до головы, – раб ». Эти слова заставляют вспомнить другие и очень близкие им из «Пролога» Чернышевского: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы», которые Ленин назвал словами «настоящей любви к родине, любви, тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения»[544]. — 500 —
|