|
– Что ж, сударыня, с богом! отчего же и им, по-христиански, удовольствия не сделать! Тысячу-то теперь уж дают, а через год – и полторы давать будут, коли-ежели степенно перед ними держать себя будем! Опять минута задумчивости; глазки грустные-грустные; подбородочек вздрагивает. – Так уж я куплю, Анисимушко, – вздохнув, решает Машенька. – Купи, матушка! Ты моего мужицкого ума слушайся! Потоль и служу, поколь жив. – А уж я-то как благодарна тебе, Анисимушко! так благодарна! так благодарна! Дети! Феогност! Нонночка! велитеАнисимушку чаем напоить! С богом, Анисимушко! В эту минуту у крыльца послышался звон колокольчика, и дети в зале всполошились. – Дядя приехал! Дяденька! – кричали они. Я не обманулся: это была действительно глыба. И притом глыба, покушавшаяся быть любезною и отчасти даже грациозною. Вошел он в гостиную как-то боком, приятно переплетая ногами, вынул из ушей канат, спрятал его в жилетный карман и подошел Машеньке к ручке. – А вот и братец приехал! – рекомендовала меня Машенька, складывая губки сердечком. – Приятно-с. Служить изволите? – Нет, не служу, а так. – Вот даже сейчас видно, что вы Марье Петровне родственником доводитесь! Оне тоже очень часто это слово «так» в разговоре употребляют. Он улыбнулся и не без вожделения скосил глазами в сторону Машеньки, причем меланхолически склонил голову набок, так что я заметил под левою его скулой большой кружок английского пластыря, прикрывавший, очевидно, фистулу. Однако замечание его смутило-таки меня. В самом деле, зачем я сказал это «так»? Что? такое «так»? Что? хотел я этим выразить? Вот Машенька – она действительно «так»; я н сам это давеча заметил. И для нее это нимало не предосудительно; ей это даже прелесть придает, потому что она женщина и притом вдова. Впрочем, и она, я подозреваю, больше ради прелести употребляет это слово, потому что Филофею оно нравится. А я-то зачем? Зачем я сказал: «так»? И может быть, я только не замечаю за собою, а на деле и частенько-таки этим словом щеголяю? – Из Петербурга приехать изволили? – любезничал со мной Промптов. – Из Петербурга. – Большой город. Париж, говорят, обширнее; ну, да ведь то уж Вавилон. Вот мы так и своим уездным городом довольны. Везде можно пользу приносить-с. И океан, и малая капля вод – кажется, разница, а как размыслишь, то и там, и тут – везде одно и то жо солнце светит. Так ли я говорю-с? – Да, философы утверждают… – Скажу хота про себя: на нынешнее трехлетие званием председателя управы меня почтили. Дело оно, конечно, небольшое, а все же пользишку принести можно. Кто желает, и в таком деле пищу для труда найдет. А труд, я вам доложу, великая вещь: скуку он разгоняет. Вот и Марья Петровна трудятся – и им не скучно. — 287 —
|