|
Аксакову в конце концов удалось преодолеть препятствия, возникавшие на пути «Семейной хроники». Не исключено, что писатель в процессе окончательной подготовки рукописи вносил в нее исправления. Интересуясь исходом хлопот в Петербурге относительно отрывка о Куролесове, Аксаков просил Погодина поскорее известить его о результатах этого дела: «Мне это необходимо знать для соображения и поправки других статей» (Н. Барсуков, Упом. соч., т. XIV, стр. 249). По-видимому, Аксаков подвергал свои произведения «внутренней цензуре» и во многом себя ограничивал. На это нередко указывал он сам в своих письмах. Сообщая в одном из них о том, что занимается сейчас «вместе с Констою» – так в семье называли его сына Константина – «исправлением» и «отделыванием» пятого отрывка «Хроники», Аксаков затем добавляет, что этот отрывок «гораздо труднее, потому что надобно многое скрывать» (ИРЛИ , ф. 3, оп. 16, д. № 29, л. 26). А однажды откровенное замечание даже проскользнуло неожиданно в самом тексте «Семейной хроники»: «Я рассказал десятую долю того, что знаю, но, кажется, и этого довольно». Уведомляя Погодина, что подготовка «Семейной хроники» близится к концу, писатель тут же подчеркивает, что он приходит «в отчаяние от цензуры», и высказывает намерение обратиться «частным образом» к попечителю московского учебного округа Назимову, в ведении которого находилась цензура (Л. Б. , ф. Погодина, II 1/61). Об этом же писал С. Т. Аксаков и сыну Ивану, добавляя к тому, что, если и Назимов не поможет, придется тогда «ехать самому в Петербург хлопотать по этому делу» (ИРЛИ , ф. 3, оп. 3, д. № 14, л. 85. См. также письмо к Н. Т. Карташевской, ИРЛИ , 10, 685/XVI с., лл. 47–47 об.). 21 сентября 1855 г. рукопись «Семейной хроники» и «Воспоминаний» поступила в Московский цензурный комитет (МОГИА , ф. 31, оп. 5, д. № 364, л. 98), а уже 30 октября того же года Аксаков сообщил Тургеневу, что рукопись «пропущена и печатается» («Русское обозрение», 1894, № 11, стр. 29). Столь неожиданно быстрое и благоприятное решение вопроса в московской цензуре состоялось благодаря содействию министра просвещения, о чем С. Т. Аксаков писал 17 октября 1855 г. сыну Ивану: «…моя рукопись пропущена вся с разрешения министра, который был проездом в Москве» (ИРЛИ , ф. 3, оп. 3, д. № 14, лл. 106–106 об.). В тексте обоих изданий «Семейной хроники», вышедших при жизни Аксакова, имелся существенный дефект: в них отсутствовала превосходно написанная сцена отравления Куролесова его крепостными. Судя по упомянутому выше докладу Н. Родзянко, ее уже не было в том тексте, который предназначался для «Москвитянина». Купюру сделал сам автор, очевидно, во избежание неприятностей в цензуре. Сохранилось две рукописных редакции второго отрывка «Семейной хроники» (Л. Б., ф. Аксакова 1/2а и 1/2б). В первой из них (неполной, без начала) описана вся сцена убийства Куролесова. Во второй редакции (беловой) эта сцена уже зачеркнута по цензурным соображениям. Она была восстановлена лишь в четвертом издании «Хроники» (М. 1870). Абзац, в котором описывалось убийство, начинался в первой редакции рукописи так: «Нетрудно догадаться, отчего произошла скоропостижная кончина Куролесова». После изъятия сцены убийства эта фраза была особенно важна, ибо содержала прозрачный намек на истинные обстоятельства смерти Куролесова, о которых нельзя было сказать прямо. Но, по-видимому, возникла необходимость устранить даже этот намек. На полях рукописи имеется замечание автора: «Если цензор затруднится этими словами, то можно сказать: „Неизвестно от чего“». Так «неизвестно от чего» и умирал Куролесов в первых изданиях «Семейной хроники». — 329 —
|