|
Выпущено несколько описаний свиданий Ольги с Камышевым; пропущено одно объяснение его с Наденькой Калининой и т. д. Но думаю, что и напечатанного достаточно для характеристики моего героя. Sapienti sat…[49] Ровно через три месяца редакционный сторож Андрей доложил мне о приходе «господина с кокардой». – Проси! – сказал я. Вошел Камышев, такой же краснощекий, здоровый и красивый, как и три месяца назад. Шаги его были по-прежнему бесшумны… Он положил на окно свою шляпу так осторожно, что можно было подумать, что он клал какую-нибудь тяжесть… В голубых глазах его светилось по-прежнему что-то детское, бесконечно добродушное… – Опять я вас беспокою! – начал он, улыбаясь и осторожно садясь. – Простите, ради бога! Ну что? Какой приговор произнесен для моей рукописи? – Виновна, но заслуживает снисхождения, – сказал я. Камышев засмеялся и высморкался в душистый платок. – Стало быть, ссылка в огонь камина? – спросил он. – Нет, зачем так строго? Карательных мер она не заслуживает, мы употребим исправительные. – Исправить нужно? – Да, кое-что… по взаимному соглашению… Четверть минуты мы помолчали. У меня страшно билось сердце и стучало в висках, но подавать вид, что я взволнован, не входило в мои планы. – По взаимному соглашению, – повторил я. – В прошлый раз вы говорили мне, что фабулой своей повести вы взяли истинное происшествие. – Да, и теперь я готов повторить это же самое. Если вы читали мой роман, то… честь имею представиться: Зиновьев. – Стало быть, это вы были шафером у Ольги Николаевны?.. – И шафером и другом дома. Не правда ли, я симпатичен в этой рукописи? – засмеялся Камышев, поглаживая колено и краснея, – хорош? Бить бы нужно, да некому. – Так-с… Ваша повесть мне нравится: она лучше и интереснее очень многих уголовных романов… Только нам с вами, по взаимному соглашению, придется произвести в ней кое-какие весьма существенные изменения… – Это можно. Например, что вы находите нужным изменить? – Самый habitus[50] романа, его физиономию. В нем, как в уголовном романе, всё есть: преступление, улики, следствие, даже пятнадцатилетняя каторга на закуску, но нет самого существенного. – Чего же именно? – В нем нет настоящего виновника… Камышев сделал большие глаза и приподнялся. – Откровенно говоря, я вас не понимаю, – сказал он после некоторого молчания. – если вы не считаете настоящим виновником человека, который зарезал и задушил, то… я уж не знаю, кого следует считать. Конечно, преступник есть продукт общества, и общество виновно, но… если вдаваться в высшие соображения, то нужно бросить писать романы, а взяться за рефераты. — 253 —
|