|
– Это точно, что моя, но не могу знать: увидал кровь, когда уже был проснувшись. – Так, стало быть, ты во сне запачкал поддевку в кровь? – Точно так… – Ну, ступай, братец, подумай… Ты несешь чепуху; подумай, завтра мне скажешь… Иди. На другой день, когда я проснулся, мне доложили, что Кузьма желает со мной говорить. Я велел его привести. – Надумал? – спросил я его. – Точно так, – надумал… – Откуда же у тебя на поддевке кровь? – Я, вашескоблагородие, как во сне помню: припоминается что-то, как в тумане, а правда это или нет, не разберу. – Что же тебе припоминается? Кузьма поднял вверх свой глаз, подумал и сказал: – Чудное… словно, как во сне или в тумане… Лежу я на траве пьяный и дремлю, не то я дремлю, не то совсем сплю… Только слышу, кто-то идет мимо и ногами сильно стучит… открываю глаз и вижу, словно как бы в беспамятстве или во сне: подходит ко мне какой-то барин, нагинается и вытирает руки о мои полы… вытер о полы, а потом рукой по жилетке мазнул… вот так. – Какой же это барин? – Не могу знать; помню только, что это был не мужик, а барин… в господском платье, а какой это барин, какое у него лицо, совсем не помню. – Какого же цвета у него было платье? – А кто его знает! Может, белое, а может, и черное… помнится только, что это был барин, а больше ничего не помню… Ах, да, вспомнил! Нагнувшись, они вытерли свои ручки и сказали: «Пьяная сволочь!» – Это тебе снилось? – Не знаю… может, и снилось… Только откуда же кровь взялась? – Барин, которого ты видел, похож на Петра Егорыча? – Словно как бы нет… а может быть, это и они были… Только они сволочью ругаться не станут. – Ты припомни… ступай, посиди и припомни… может быть, вспомнишь как-нибудь. – Слушаю. Это неожиданное вторжение одноглазого Кузьмы в почти уже законченный роман произвело неосветимую путаницу. Я решительно потерялся и не знал, как понимать мне Кузьму: виновность свою он отрицал безусловно, да и предварительное следствие было против его виновности: убита была Ольга не из корыстных целей, покушения на ее честь, по мнению врачей, «вероятно, не было»; можно было разве допустить, что Кузьма убил и не воспользовался ни одною из этих целей только потому, что был сильно пьян и потерял соображение или же струсил, что не вязалось с обстановкой убийства?.. Но если Кузьма был не виноват, то почему же он не объяснял присутствия крови на его поддевке и к чему выдумывал сны и галлюцинации? К чему приплел он барина, которого он видел, слышал, но не помнит настолько, что забыл даже цвет его одежды? — 244 —
|