|
Ваш рассказ можно, конечно, напечатать и в том виде, в каком он есть. Но мы с Сувориным решили так: я на днях поеду в Москву и пришлю Вам рассказ, так как свободное время у Вас, слава богу, есть, то, быть может, Вы займетесь рассказом, если найдете это нужным, потом пришлете его мне, а я пошлю его в Питер. Это мой маленький каприз! В Москве я буду в среду*. Рассказ Вы получите в четверг. А пока позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть уважающим и преданным. А. Чехов. А Шастунова я оставил… Бог с ним! Если Вам надоел Ваш рассказ, то извольте, мы напечатаем его без переделок. На конверте: Москва, Волхонка, д. Воейковой Елене Михайловне Шавровой. Бунину И. А., 30 января 1891*896. И. А. БУНИНУ 30 января 1891 г. Москва. 30 янв. Милостивый государь Иван Алексеевич! Простите, что я так долго не отвечал на Ваше письмо. Я был в Петербурге и только сегодня вернулся в Москву. Очень рад служить Вам, хотя, предупреждаю, я плохой критик и всегда ошибался, особенно когда мне приходилось быть судьею начинающих авторов. Присылайте мне Ваши рассказы, но только не те, которые уже были напечатаны. Готовый к услугам А. Чехов. Москва, М. Дмитровка, д. Фирганг. Шавровой Е. М., 30 января 1891*897. Е. М. ШАВРОВОЙ 30 января 1891 г. Москва. 30 янв. Посылаю Вам, Елена Михайловна, рассказ*, о котором я писал Вам перед отъездом из Петербурга. Буду ждать его возвращения. Мой адрес: М. Дмитровка, д. Фирганг. Ваш рассказ «Замуж!» понравился и в Москве, чему я очень рад. Будьте здоровы. Уважающий А. Чехов. Суворину А. С., 31 января 1891*898. А. С. СУВОРИНУ 31 января 1891 г. Москва. 31 январь. Была изумительная астрономка*. Я сказал ей: «Я с Сувориным раза три вспоминали о вас, и он кланяется вам». Она сказала: «Убирайтесь к чёрту». Горюет, что умерла Ковалевская. Дома застал я уныние. Мой самый умный и симпатичный мангус заболел и смирнехонько лежит под одеялом. Скотинка не ест и не пьет. Климат занес уже над ним свою холодную лапу и хочет убить его. А за что? Получили унылое письмо*. С нами дружила в Таганроге одна польская зажиточная семья. Печенья и варенья, которые я съедал у этой семьи, будучи гимназистом, теперь возбуждают во мне самые трогательные воспоминания; там были и музыка, и барышни, и наливка, и ловля щеглят на большом дворе-пустыре. Отец служил в таганрогской таможне и попал под суд. Следствие и суд разорили семью. Две дочери и сын. Когда старшая дочка вышла замуж за прохвоста-грека, семья взяла себе на воспитание девочку-сиротку. У этой девочки приключилась бугорчатка колена, и ей ампутировали ногу. Затем умирает от чахотки сын, медик 4 курса, отличный малый, Геркулес, надежда семьи… Затем бедность вопиющая… Отец бродит по кладбищу, жаждет напиться, но нет сил пить: от водки только голова жестоко болит, а мысли всё те же, такие же трезвые и гнусные. Теперь пишут, что заболела чахоткою младшая дочь, девушка, молодая, красивая, полная… Пишет об этом отец и просит десять рублей взаймы… Ах! — 101 —
|