|
Я уже принялся за «Иванова»*. Через два дня будет готов. Выходит складно, но не сценично. Три первые акта ничего. Жду от Вас дальнейших полномочий*. Если нужно в ад ехать – поеду. Я люблю провожать, сватать, шаферствовать. Пожалуйста, со мной не церемоньтесь. Анне Ивановне целую руку и кланяюсь до земли. Сестре, Боре, Насте, Алексею Алексеевичу, Маслову, Гею – всем поклон и привет. Мне скучно и грустно*. Будьте здоровы. Ваш А. Чехов. Суворину А. С., 18 декабря 1888*552. А. С. СУВОРИНУ 18 декабря 1888 г. Москва. 18 дек., вечером. Звон победы раздавайся*, веселися, храбрый Росс! Сегодня приходил от Никулиной лакей с письмом*. Просит пожаловать для переговоров. Я поехал и на пути заехал к Ленскому. От последнего узнал, что все актеры возмущены претензиями Никулиной, что над нею смеются и проч. Кстати же, Ленский сообщил мне, что он будет играть Адашева. Взял бы Сабинина, но ему опротивело играть обольстителей. О том, что Ермолова не согласна играть Репину, он не слышал, по его же мнению, Репина – ермоловская роль. Рекомендовал настаивать на Ермоловой. Федотова стара и интригует. Захочет, чтоб Рыбаков играл и проч. У Никулиной теплый прием. Тысяча обворожительно-сонных улыбок и приятных слов. – Я согласна играть Кокошкину, но кто же будет играть Репину? Машенька (т. е. Ермолова) занята, Федотова сказала: я не играю пьяных женщин. И почему это А<лексей> С<ергеевич> не хочет, чтобы я играла драматическую роль? Разве я не умею? Мне даже кажется, что я в сцене смерти и прочее буду энергичнее Машеньки… А Федотова? Боже мой! Ведь она всё испортит! Она будет играть добродетельную! Входит старая дева с крысьим лицом и в шали, рекомендуется сестрицею Никулиной и начинает монолог: – Федотова не играет пьяных женщин, а Машенька терпеть не может Суворина. Она сказала: ни за что в свете не стану играть в суворинских пьесах, и никто меня не заставит! Он ведь ее с грязью смешал. Кажется, за Офелию… Она его ненавидит… К тому же Надя будет очень хороша в этой роли… И т. д. – Так что же прикажете телеграфировать Суворину? – спрашиваю я Надю. – Право, не знаю… Я теперь совсем без пьесы. Была у меня пьеса Крылова*, мы уже и роли переписали и репетицию назначили, но когда я получила первую телеграмму от Суворина, то отказалась от Крылова, он же продал свою пьесу Коршу для бенефиса Рыбчинской. И я теперь на мели. Крылов торжествует… Просто не знаю, что делать… – Что же прикажете телеграфировать Суворину? – настаиваю я. — 54 —
|