Бесы

Одним словом, было видно человека прямого, но неловкого и неполитичного, от избытка гуманных чувств и излишней, может быть, щекотливости, главное, человека недалекого, как тотчас же с чрезвычайною тонкостью оценил фон Лембке и как давно уже об нем полагал, особенно когда в последнюю неделю, один в кабинете, по ночам особенно, ругал его изо всех сил про себя за необъяснимые успехи у Юлии Михайловны.

– За кого же вы просите и что же это всё означает? – сановито осведомился он, стараясь скрыть свое любопытство.

– Это… это… черт… Я не виноват ведь, что в вас верю! Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека и, главное, толкового… способного то есть понять… черт…

Бедняжка, очевидно, не умел с собой справиться.

– Вы, наконец, поймите, – продолжал он, – поймите, что, называя вам его имя, я вам его ведь предаю; ведь предаю, не так ли? Не так ли?

– Но как же, однако, я могу угадать, если вы не решаетесь высказаться?

– То-то вот и есть, вы всегда подкосите вот этою вашею логикой, черт… ну, черт… эта «светлая личность», этот «студент» – это Шатов… вот вам и всё!

– Шатов? То есть как это Шатов?

– Шатов, это «студент», вот про которого здесь упоминается. Он здесь живет; бывший крепостной человек, ну, вот пощечину дал.

– Знаю, знаю! – прищурился Лембке. – Но, позвольте, в чем же, собственно, он обвиняется и о чем вы-то, главнейше, ходатайствуете?

– Да спасти же его прошу, понимаете! Ведь я его восемь лет тому еще знал, ведь я ему другом, может быть, был, – выходил из себя Петр Степанович. – Ну, да я вам не обязан отчетами в прежней жизни, – махнул он рукой, – всё это ничтожно, всё это три с половиной человека, а с заграничными и десяти не наберется, а главное – я понадеялся на вашу гуманность, на ум. Вы поймете и сами покажете дело в настоящем виде, а не как бог знает что, как глупую мечту сумасбродного человека… от несчастий, заметьте, от долгих несчастий, а не как черт знает там какой небывалый государственный заговор!..

Он почти задыхался.

– Гм. Вижу, что он виновен в прокламациях с топором, – почти величаво заключил Лембке, – позвольте, однако же, если б один, то как мог он их разбросать и здесь, и в провинциях, и даже в X – й губернии и… и, наконец, главнейшее, где взял?

– Да говорю же вам, что их, очевидно, всего-на-всё пять человек, ну, десять, почему я знаю?

– Вы не знаете?

– Да почему мне знать, черт возьми?

– Но вот знали же, однако, что Шатов один из сообщников?