|
Первый раз в жизни побледнел Подлюкин. – Как нельзя? Я же не убегу! Только напишу телеграмму и при вас же подам… – Нельзя. – Ну, я напишу, а вы сами подайте… – Не можем. – В таком случае… вон там стоит какой-то человек. Позвольте мне ему сказать два слова. – Это можно. Подлюкин приободрился. – Послушайте, господин… Вы чем занимаетесь? – Я проводник в спальном вагоне. – Хотите быть начальником движения? – Хочу. – Так вот что: вы знаете Мартын Потапыча? – Господи… Помилуйте… – Прекрасно. Так пойдите и сейчас же дайте ему телегра… Мы заткнули ему рот носовым платком и повели к выходу. * * *– Я есть хочу, – заявил Подлюкин. – Пожалуйста. Эй, буфетчик! Дайте этому господину покушать… – Что прикажете? Подлюкин бросил на нас косой взгляд и сказал: – Так на словах трудно выбрать кушанье… Дайте я на бумажке напишу. – Сделайте одолжение. Я поглядел через плечо Подлюкин а и заметил, что меню было странное: на первое – «Мартыну Потапычу», на второе – «Выручайте, несправедливо арестован, освобод…» – Э, – сказал я, вырывая бумажку. – Этого в буфете нет. Выберите что-нибудь другое… Он заскрежетал зубами и сказал: – Вам же потом хуже будет. Его повели. Какой-то весовщик пробегал мимо и, увидев нашу процессию, с любопытством приостановился. Подлюкин подмигнул ему и крикнул скороговоркой: – Я арестован! Тысячу рублей, если сообщите об этом Мар…рр… Мы заткнули ему рот. – Кому он говорить сообщить? – с истерическим любопытством впился в нас весовщик. – Какой это Map…? – Не какой, а какая, – твердо сказал я. – Map – это Маргарита, шведка тут одна, с которой он путался. До арестантского вагона вели его с закрытым ртом. Он красноречиво мигал глазами встречавшейся публике, дергал ногой, но все это было не особенно вразумительно. Посадили. – Ф-фу! Наконец-то можно отдохнуть. – Черт знает, какой тряпкой вы мне затыкали рот. Наверное, рот полон грязи, – проворчал Подлюкин. – Пойду в уборную, выполоскаю рот. – Только имейте в виду, что мы будем сторожить у дверей. – Сколько угодно! Он криво усмехнулся и побрел в уборную. Мы стали на страже у дверей. Сначала был слышен только обычный грохот колес – потом резкий звон разбитого стекла. – Выскочил! – кричал один. – Ничего подобного! Он просто выбросил из разбитого окна какую-то бумажку, а пастух, сидевший на насыпи, схватил ее и убежал. — 39 —
|