|
– Что ж, долго еще тянулись «земли помещика Щербакина»? – недоверчиво спросил я. – Да до самого обеда следующего дня. Тут как раз другой пароход подошел, нас с мели снял, поехали мы – тут скоро Щербакинские земли и кончились. – А вы долго на мели просидели? – спросил рыжий старик. – Да, сутки с лишним. Чуть не два дня. Волга то летом в некоторых местах так мелеет, что хоть плачь. Чуть пароход мелко сидит в воде – сразу же и сядет. Которые глубоко сидят в воде, тем легче… – То есть, наоборот, – поправит, рыжий. – Ну, да, то есть, наоборот, которые мельче пароходы, тем труднее, а глубокие ничего… Да-с. Вот вам и Ротшильд! Я встал, отозвал хозяйку в сторону и сказал: – Ради Бога! Откуда у вас появился этот осел? Марья Игнатьевна немного обиделась. – Почему же осел? Человек, как человек. – Но ведь у него мозги чугунные. – Не всем же быть писателями и сочинять рассказы, – сухо заметила она. – Во всяком случае, он приличный человек, хотя звезд с неба и не хватает. Я пожал плечами, отошел от неё и подошел сейчас же к отбившемуся от компании старичку в вицмундире, с какой-то белой звездой, выглядывавшей из под лацкана вицмундира. – Кто такой этот Бельмесов? – нетерпеливо спросил я. – А как же! У нас же служить. – Да чем? Что он делает? – А как же. Инспектором у нас в уездном училищ. Где я директором состою. Дока. – Это он-то дока? – Он. Вы бы посмотрели, как он на экзаменах учеников спрашивает. Любо-дорого посмотреть. Уж его не надуешь, не проведешь за нос. Он, как говорится, достанет. Посмотрели бы вы, каким он орлом на экзамене… – Много бы я дал, чтобы посмотреть! – вырвалось у меня. – В самом деле хотите? Это можно устроить. Завтра у нас, как раз, экзамены, – приходите. По сторонним, правда, нельзя, но мы вас за какого-нибудь почетного попечителя выдадим. Вы же, кстати, и пишете – вам любопытно будет… Среди учеников такие типы встречаются… Умора! Смотрите, только нас не опишите! Хе-хе! Вот вам и адресок. Право, приезжайте завтра. Мы гласности не боимся. За длинным столом, покрытым синим сукном, сидело пятеро. Посредине любезный старик с белой звездой, а справа от него торжественный, свеже-накрахмаленный Бельмесов, Иван Демьяныч. Я вскользь осмотрел остальных и скромно уселся сбоку на стул. Солнце бегало золотыми зайчиками по столу, по потолку и по круглым стриженным головенкам учеников. В открытое окно заглядывали темнозеленые ветки старых деревьев и приветливо, ободрительно кивали детям: «ничего, мол. Всё на свет перемелется – мука будет. Бодритесь, детки…» — 188 —
|