|
Звонок принимался звонить несколько раз… Допив чай, Прохор встал и неторопливо направился в кабинет. – Звонили? – Звонил!!! Конечно, звонил. Тысячу раз звонил. Куда тебя черти унесли?! – Да к ящику-то почтовому нужно было пойти, али нет? – Так это тут же, напротив! а ты пропал на целых полчаса. – Дозвольте вам сказать, что я тоже отвечаю за свою службу. Я, действительно, побег к этому ящику, да он, гляди-ка, до верху письмом набит. Так мне Что ж – тоже сунуть? Всякий человек придет и вытащить может – нешто это порядок? Так я и снес, их, письма-то, на другую улицу, где ящик послободнее. – То-то и оно! Я и так уже замечал раза два, что письма не доходили. – То-то и я говорю. Возле письмов много разного народу трется. И прохожий, и почтальон, и тоже тебе швейцар – долго ли до греха. а вы говорите – долго ходил! IIПосле обеда к Воскобоеву приехала дама. Он встретил ее с кислым лицом, сказал сначала, что ждет нужного человека, потом подучил Прохора соврать, что его потребовали в клуб на важное заседание – но дама была непреклонна. – Зачем ты меня гонишь, – сказала она, подозрительно поглядывая на него. – Может быть, у тебя любовное свидание? – Ты с ума сошла! Я даже забыл, какие бывают другие женщины. Я люблю исключительно тебя. – Вот, в таком случае, я у тебя и останусь часика на два. Воскобоев сжал в кармане кулак, пробормотал какой-то комплимент и, оставив даму одну, пошел в кухню к Прохору. – Проша, милый, – прошептал он. – Тут ко мне через час одна гимназистка должна придти – такая молоденькая барышня в синем платье – так ты скажи ей, чтоб она, обязательно, завтра пришла, что сегодня меня экстренно потребовали к больному. – Эко сказали! Да что вы доктор, что ли, что к больному вызвали. – Ну, соври сам. Скажи – к больному родственнику – к дяде, мол. – Скажу, к дяде, мол, Ивану Алпатычу. Старик, мол, в горячке был, а нынче, мол, в память пришел. – Во-во. – Жена-то, скажу, в Рязань уехамши, а дяденька, значит, одни и очень им плохо. – Ну, уж ты там размажь что-нибудь. Только скажи, чтобы завтра приходила непременно; буду ждать. а шляпу Марьи Дмитриевны или унеси из передней, или прикрой газеткой. – Будьте покойны. Верный слуга взял газету и уселся, как сторожевой пес, в передней. Через час, действительно, пришла девушка лет шестнадцати в гимназическом платье, смущенная, дрожащая, с бледным лицом, на котором сразу можно было прочесть всю ее несложную повесть: что она полюбила Воскобоева «больше жизни», и что жизни этой она совсем не понимает, и что она простодушна, и что она доверчива, и что сердечко у нее восторженное, честное, способное на самоотвержение и порыв. — 165 —
|