|
– Нет… – То-то и оно. Сапог не умеете чистить, а драмы пишете… Не глядели бы мои глаза на эту публику. Уходите! * * *Потом он принес свою драму в театр, антрепренеру. Как раз шла генеральная репетиция, и плотники переставлял декорации. Узнав, что он принес драму, они потихоньку уронили ему на голову боковую кулису, а потом опустили под ним люк. Он кротко вынес все это и, сопровождаемый насмешками и бранью, добрался до антрепренера. – Чем могу служить? – спросил антрепренер. – Я вам драму принес. – Дра-аму? Для чего же она нам, ваша драма? – Поставить бы у вас? – Да для чего же мы ее будем ставить? – Другие же драмы вы ставите? – робко спросил молодой человек. – Сплошная дрянь! Ставлю потому, что нужно же что-нибудь ставить. – Хе-хе! – заискивающе засмеялся молодой человек. – Вот, может, и мою поставите. Позвольте вам ее вручить! Антрепренер взял завернутую в толстую бумагу драму и, не разворачивая, осмотрел сверток. – Тоже дрянь! Не подойдет. – Но ведь вы еще не читали?! – Да уж я знаю, будьте покойны! Наметался на этом деле. Скверная драма. Наверняка провалится. Савелий, проводи их. Возвращаясь обратно, молодой человек купил портфель, пришел домой и положил написанную драму в этот портфель. Потом спустился вниз, купил в лавочке бумаги и принялся писать новую драму. Отец, сидя в своем кабинете, долго крепился. Наконец, однажды, когда сын писал четвертую драму, он потихоньку зашел в его комнату, упал перед ним на колени и хрипло зарыдал: – Ваничка, прости, Христа ради, меня и твою покойную мать! – сказал он, плача. – У меня тетка слабоумная, а у нее отец алкоголик… Прости нас. Одинокий ГржимбаIТот человек, о котором я хочу написать – не был типом в строгом смысле этого слова. В нем не было таких черт, которые вы бы могли встретить и разглядеть на другой же день в вашем знакомом или даже в себе самом и потом с восхищением сказать присутствующим: – Ах, знаете, я вчера читал об одном человеке – это типичный Петр Иванович! Да, признаться, есть в нем немного и Егора Васильевича… Хе-хе! В этом смысл мой герой не быль типом. Он был совершенно оригинален, болезненно нов, а, может быть, – чрезвычайно, ужасающе стар. Мне он представлялся удивительным осколком какого-нибудь распространенного несколько тысяч лет тому назад типа, ныне вымершего, исчезнувшего окончательно, за исключением этого самого Гржимбы, о котором речь идет сейчас — 264 —
|