|
– Да говорите! Если это для меня возможно… – Я знаю, это вас затруднить… – Э, черт! Вы меня больше затрудняете вашими переговорами!.. Скажите, что вам нужно? – Не могли ли бы вы дать мне зонтик, который стоить в углу в передней? – Что это вы! Неужели на вас дождь каплет? – Нет, но проклятый портсигар, чтоб ему лопнуть вдоль и поперек, завалился за кровать. – Ну? – А в зонтике есть ручка с крючком, Я зацеплю его и вытащу. – Так лучше просто засунуть руку за кровать. Он почтительно посмотрел на меня. – Вы думаете? Я достал ему портсигар и спросил: – Что это за бумага валяется вокруг вас? – Газетная. Дурак Петр, чтоб ему кипеть на вечном огне, забыл на кровати разостланную сегодняшнюю газету. – Ну? – А я пришел и лег сразу на кровать. Потом захотелось прочесть газету, да уж лень было вставать… – Ну? – Так я вот и обрывал ее по краям. Оторву кусочек, прочту и брошу. Очень, знаете ли, удобно. Только вот с фельетоном я немного сбился. Как раз на середке его лежу. Я открыл рот, чтобы обрушиться на него градом упреков и брани, но в это время в открытое окно ворвался чей-то отчаянный пронзительный крик. Мы оба вздрогнули, и я подскочил к окну. На воде канала, находившегося в двадцати шагах от дома, барахтался какой-то темный предмет, испуская отчаянные крики… На почти безлюдном в это время берегу бестолково бегала какая-то женщина и мальчишка из лавочки… Они махали руками и что-то визжали. – Человек тонет! – в ужасе обернулся я к Лентяю. Под ним будто пружина развернулась. – Э, проклятый! – подбежал он к окну. Конечно тонет, чтоб его перерезало вечерним поездом! И, сбросив пиджак, он камнем вывалился из окна. У Лентяя был такой вид, что, будь окно в третьем этаже, он вывалился бы из него так же поспешно. К счастью, квартира Лентяя была в первом этаже. Помедлив минуту, я выпрыгнул вслед за ним и помчался к берегу. Лентяй был уже в воде. Он плыл к барахтавшемуся человеку и кричал ему: – Как можно меньше движений! Делайте как можно меньше движений! Я уверен, что этот совет он давал просто из присущей ему лени. Но сам Лентяй на этот раз обнаружил несвойственную ему энергию и сообразительность. Через пять минуть мы уже вытаскивали на берег плачущего извозчика, который имел глупость упасть в канал, и моего Лентяя, – безмолвного, мокрого, как умирающая мышь. Зубы у него были стиснуты и глаза закрыты. Извозчик сидел на берегу и всхлипывал, а какой-то подошедшей лавочник наклонился к лежащему Лентяю, пощупал его и сказал, снимая фуражку: — 120 —
|