|
«Третий бог ночи уже уселся на свой трон», — подумал он, засыпая под утро. Юноша наконец погрузился в забытье. Проснулся он рано, быстро оделся и спросил у Цуля, что ему делать. Оказалось, что никаких дальнейших приказаний о нем отдано не было. — Оставайся здесь и жди, когда тебя позовут. Если ты понадобишься, за тобой придут — или я, или Иш-Кук, — сказал ему Цуль, уходя после утренней еды. Хун-Ахау так и не решился спросить у старика — кто же такая Иш-Кук. Не та ли девушка, которая вчера привела его к царевне? Безделье оказалось более трудным, чем самая тяжелая работа. В комнате никого не осталось. Хун-Ахау несколько раз прошелся по ней, потом уселся и задумался. Покинуть помещение он боялся: вдруг за ним придут; делать же было совершенно нечего. Опять его голову заполнили вчерашние мысли: что сейчас делают товарищи, зачем он нужен царевне? Юношу непреодолимо тянуло наружу; ему казалось, что как только он выйдет из комнаты, то увидит Ах-Миса, Шбаламке, хитрое лицо Укана. Пусть самая тяжелая работа, только бы снова быть вместе с ними! День тянулся бесконечно. Хун-Ахау стремительно поднялся, быстро подошел к двери, выглянул в наружную галерею. В ней тоже никого не было. Яркие лучи солнца ложились ослепительными пятнами на белый каменный пол. Жаркий воздух, шедший с воли, нес с собой сладостный запах молодой листвы, разогретой солнцем. Щебетали птицы, проносясь около наружных стен. Вдали послышались голоса. Хун-Ахау отпрянул от двери, уселся на свое место, невольно затаил дыхание. — А как смотрит на это великий жрец? — послышался около дверей комнаты голос одного из проходивших. — Он еще ничего не знает! Да и зачем ему… Конца фразы Хун-Ахау не расслышал. Шаги затихли, снова наступила тишина, но она уже не казалась ему, как прежде, безмятежной — наоборот, тишина была полна таинственности и настороженности. Теперь юноша больше уже не решался покинуть комнату. Отрывок случайно подслушанного разговора показал ему, сколько тайн и опасностей хранят стены тикальского дворца. Только что он чуть не услышал какой-то тайны, о которой не знает сам великий жрец. А всякая лишняя тайна — новая опасность, — так много раз повторял ему отец. Отец и мать! Прошлое снова всколыхнулось в нем. С тех пор как Хун-Ахау попал в Тикаль, он, подавленный новыми бедами, меньше вспоминал свою прежнюю жизнь, а когда это приходило, старался отогнать — уж слишком было больно. Но сегодня он ничего не мог поделать с собой и все остальное время просидел на циновке, мучаясь воспоминаниями. — 49 —
|