Правдивая история завоевания Новой Испании

А к утру мы, вверив себя Богу, наконец, пустили в дело наши движущиеся махины-башни. Задание было - во что бы то ни стало пробиться к главному си [(пирамиде храма)] Уицилопочтли. Самого боя не смею описать. Скажу только, что наши махины-башни нам очень пригодились и что главная тя­жесть падала на конницу, ей то и дело приходилось идти в атаку, хотя всюду зияли каналы или щетинился целый лес копий; преследовать врага не было никакой возможности, а врубаться в него не дава­ло почти пользы, так как всякий урон моментально восполнялся. Таким образом, дошли до ограды дворов главного си с их идолами, в которых было больше 4 000 мешиков, не считая военачальников, с большими копьями, камнями и дротиками; и затем мы пошли на приступ. Долгое время все наши при­ступы отражались, несмотря на действия наших махин-башен, пушек, арбалетов и аркебуз, к тому же кони наши легко спотыкались на слишком гладкой и скользкой мостовой дворов главного си. Но вот махины-башни наши, сильно уже пострадавшие, продвинулись к самым ступенькам главного си; наши пушки выбивали по 10 или 15 врагов, но их тут же заменяли многие другие; мы выскочили из махин-башен и ступенька за ступенькой стали продвигаться к верхней площадке. Кортес и здесь, как и везде, показывал чудеса храбрости; из-за пораненной руки он не мог владеть щитом, но он велел его прикре­пить к руке и во главе самых храбрых бился в первых рядах; уже потом, на большой высоте, он едва не погиб от отважного замысла двух мешиков: жертвуя собой, они повисли на нем, чтобы увлечь его своей тяжестью и всем троим разбиться насмерть. По чистой случайности им это не удалось. Но бой был отчаянный, небывалый. Уже 40 человек из нас было убито, и лишь после неимоверных усилий мы дошли, наконец, до верхней площадки; все было залито кровью и завалено ранеными и трупами. Во всем нам помогали тлашкальцы. Ни изображения Нашей Сеньоры, ни Креста здесь уже не было; говорят, Мотекусома велел их убрать, но с подобающим почтением. Зато мы сейчас же выбросили, разбив, их идо­лов Уицилопочтли и Тескатлипоку, запалив их нечестивые святилища, продолжая одновременно борь­бу с теми врагами, которые столпились против нас на верхней площадке. А всего на этом великом си защитников было три или четыре тысячи индейцев, все знатные, в том числе и papas [(жрецы)]. На верх­ней площадке погибли 16 наших солдат, и все мы были изранены уже не раз5.

Но всему есть предел. Наши махины-башни были разрушены, все мы до единого покрыты рана­ми, язык онемел, руки деревенели - нужно было подумать о возвращении опять сквозь то же море вра­гов, да еще отягченным пленными, между прочим, двумя знатнейшими жрецами, щадить которых Кортес особо приказал.Часто я видел потом у мешиков и тлашкальцев картины штурма этого вели­кого си; они считали это редким военным подвигом, и, думаю, читатель согласится с правильностью такой оценки. Пробились мы к нашему лагерю в са­мый надлежащий момент, чтобы ли­квидировать грозную опасность: часть стены была повалена, и непри­ятель широкой ре­кой вливался внутрь. Многих мы тут уложили, но обстрел и шум длились всю ночь. А ведь ночью было немало дел: заботы о раненых, исправ­ление попорченно­го оружия и стен, похороны убитых. Собрался также во­енный совет, но ни к каким результа­там не привел. Бедственное наше по­ложение усилива­лось еще безобраз­ным настроением людей Нарваэса: они без устали проклинали Кортеса и даже Диего Веласкеса, говорили жалкие речи о домашнем уюте на острове Куба, словом, совсем потеряли голову и не внимали никаким ободрениям.