|
Подлинных документов сохранилось не так уж много. Но разве в этом суть дела! «Скаски» да «отписки» диктовались подьячим наспех, на ходу и при случае. Некоторые грамоты вообще не дошли до адресатов, пролежали под спудом многие десятилетия и были обнаружены совершенно случайно. Так произошло со знаменитой «отпиской» царю Алексею Михайловичу казака Семена Ивановича Дежнева (ок. 1605—1673), первого, кто в 1648 году проплыл из Тихого океана в Ледовитый и открыл пролив между Азией и Америкой. Донесение Семейки Дежнева, как он сам себя прозывал, было погребено в Якутском архиве, где пролежало никому не ведомое почти целый век. Впрочем, это история бумаги, а не человека. Сам Лежнев сумел добраться не только до оконечности Евразийского материка, но впоследствии с грузом «костяной казны» (то есть моржового клыка) прибыл в Москву. Здесь он и умер (о чем сохранилась запись в писцовой книге Сибирского приказа). Пассионарный заряд его к тому времени, видимо, иссяк, как «шагреневая кожа»: Москва же энергетической подпитки не давала — для этого нужна была Сибирь! Тем не менее истина и справедливость восстановлены, и сегодня ни один россиянин без волнения не может читать бесхитростную исповедь русского казака: «Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии воеводе Ивану Павловичю да дьяку Осипу Степановичю Ленского острогу служилой человек Семейка Иванов Лежнев челом бьет. В прошлом во 156 году июня в 20 день с Ковымы [Колымы. — В. Д.] реки послан я, Семейка, на новую реку на Анан-дырь для прииску новых неясачных людей. Ив прошлом же во 157 году месяца сентября в 20 день, йдучи с Ковыми реки морем, на пристанише торгового человека Федота Алексеева чу-хочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною, Семейкою, на море рознесло без вести. И носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюда неволею, и выороси-ло на берег в передней конец за Анандырь реку. А было нас на коче всех двадцать пять человек. И пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, бедной Семейка, с товарыши до Анандыры реки ровно десять недель и попали на Анандыр реку внизу близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы, бедные, врознь розбрелись. И вверх по Анандыре пошло двенадцать человек. И ходили двадцать ден, людей и аргишниц, дорог иноземских, не видали. И воротились назад и, не дошел за три дниша до стану, обночевались, почали в снегу ямы копать. А с ними был промышленой человек Фомка Семенов Пермяк, учал им говорить, что де "тут нам ночевать нечего, пойдем де к стану к товарышам". И с ним, Фомкою, толко пошел промышленой человек Сидорко Емельянов да Ивашко Зырянин, а достальные люди туг остались, потому что с голоду итти не могут. А приказали ему, Фомке, чтоб де я, Семейка, послал им постеленко спалное, и парки худые и "чем бы де нам напитатися и к стану добрести". И Фомка и Сидорко до стану дошли, и мне, Семейке, сказали. И я, Семейка, последнее свое постеленко и одеялишко... [здесь и далее отсутствует часть текста; вероятно, утрачено слово "передал". — В. Д.] с ним, Фомкою, к ним на камень послал. И тех достальных людей на том месте не нашли, неведомо их иноземцы розвезли... А что статков записных при-кашиков Безсона Астафьева и Офанасья Андреева осталось, и у тех статков оставлен был покрученик их Елфимко Меркурьев и приказано ему... А в те поры у нас не было подьячих, записывать некому. И осталось нас от двадцати пяти человек всего нас двенадцать человек. И пошли мы, двенадцать человек, в судах вверх по Анадырь реке, и шли до анаульских людей. И взяли два человека за боем, и ранили меня смертною раною. <...> — 214 —
|