|
И вторая египетская империя пришла к концу; Фивы начали хиреть, поднялись иные политические и религиозные центры, появились признаки распадения государства, а затем не заставило себя ждать и самое распадение. Величие Амона уже не опиралось на реальные основания, и его служители пытались спасти положение, отождествив его со всеми богами и превратив его во всебога. Мы уже видели в надписи о наводнении пример такой попытки. В другом тексте мы читаем: «Эннеада соединена в твоих членах; твои части — все боги, соединённые в теле твоём. Твой вход — первый, твоё начало — искони. Амон, сокрывший имя своё пред богами (игра слов — имя Амона и корень «амен» — «сокровенный»). Та-Танен, сотворивший сам себя в виде Птаха; персты его — Огдоада…» До нас дошло немало поздних бронзовых фигур Амона, изображающих его в виде существа с атрибутами всех возможных божеств, в виде сложной фигуры почти пантеистического всебога. Это было уже школьное богословское умозрение, малодоступное народным массам, которые переживают теперь религиозный упадок. Время творчества нации было позади; эпигонство чувствуется во всех областях жизни. Народ уже не участвует в славных событиях, но внимание сосредоточивается на мелочах обыденной жизни, в сфере которой для него высший бог богословов интересен не более, чем любое специальное божество, т. е. более близкое в данный момент и при данных условиях. Вот почему усиливается до чрезвычайных размеров культ животных, почитание различных божеств уродливого вида, так наз. Бесов, своим смешным видом отгонявших злую силу и особенно покровительствовавших женщинам, богинь в виде гиппопотамов (Тауэрт, Апет), облегчавших роды и т. п. Но это имело и обратную сторону — усиление индивидуального благочестия, особенно под влиянием тяжёлых внешних и внутренних событий. Для фиванского населения Амон продолжал быть милостивым богом, прототипом праведного судьи и визиря, карающего за неправду и близкого к смиренным и молчаливым, прощающего грехи тем, кто кается. Идея покаяния теперь впервые ясно проявляется в египетской религии, и мы встречаем всё перечисленное в целом ряде памятников, дошедших до нас от низших служителей фиванского некрополя, справлявших культ древних царей (особенно Аменхотепа I, названного «подобием Амона» и бывшего покровителем некрополя), характерно называемых «послушателями зова в Места Правды». Итак, блаженное успокоение — «Место Правды», доступное только для служивших правде. Эти памятники малых людей проникнуты теплотой религиозного чувства, хотя и вращаются часто в области обыденной жизни. «Если рабу свойственно впадать в грех, то богу — быть милостивым. Владыка Фив недолог во гневе, и гнев его длится мгновение и не оставляет следа; он уже преложил его на милость…» «О владыка Карнака, владыка богов, простри мне руку, спаси меня, воссияй мне, да живу я снова… Приклони ухо твоё к одинокому на суде, когда он беден, а соперник его силён и суд утесняет его…» «Я люблю тебя и заключил тебя в сердце моё, и ты избавишь меня от людской молвы в день, когда на меня клевещут». «О, Амон, ты — оплот для живущих и спасение для умерших; ты вступаешься за слабого и обуздываешь сильного; пред именем твоим трепещут боги, племена и народы». Итак, Амон подаёт спасение умершим. Действительно, идущее издревле стремление сблизить и даже отождествить Ра и Осириса отразилось и на Амоне. Бог света путешествует по преисподней, неся радость её обитателям и принимая в свою ладью достойный шаг; быть в числе его спутников — предел желаний благочестивого египтянина, и бог правды допускал к себе, руководствуясь нравственными критериями. Осириса даже иногда ставят в связь с Амоном, как его сына, на которого сияют его лучи «так, что отец соединяется с сыном». В других случаях, наоборот, Амон в заупокойный фиванский «праздник Долины» сам отправляется в некрополь, приносит дары своим родителям — очевидно, Осирису, являясь в этом отношении примером для граждан своего города; он приносит дары и погребённым, ибо и они стали Осирисами… — 43 —
|