|
Как геометр, напрягший все старанья, Чтобы измерить круг, схватить умом Искомого не может основанья, Таков был я при новом диве том: Хотел постичь, как сочетаны были Лицо и круг в слиянии своем; Но собственных мне было мало крылий; И тут в мой разум грянул блеск высот, Неся свершенье всех его усилий. Здесь изнемог высокий духа взлет; Но страсть и волю мне уже стремила, Как если колесу дан ровный ход. Любовь, что движет солнце и светила. Данте в поэтической форме пытается выразить представления человека начала XIV века о Боге‑Троице – Отце, Сыне и Святом Духе. Христианское богословие не знает абстрактного божества [53]: «Нельзя мыслить Бога вне трех Лиц. Бог конкретен, ибо единое Божество одновременно обще трем Ипостасям и присуще каждой из них… Троица есть изначальная тайна, Святая Святых Божественной реальности, сама жизнь Бога сокрытого, Бога Живого. Только поэзия может представить нам эту тайну…потому что поэзия… не претендует на объяснение. Троица не может быть постигнута человеком. Она сама объемлет человека и вызывает в нем славословие. Когда же мы говорим о Троице вне славословия и поклонения, вне личного отношения, дарованного верой, язык наш всегда не верен». Европа Данте еще не пережила Реформацию, начавшуюся в XIV веке. Поэт не мог позволить себе произвольно трактовать христианские истины. Вот как можно сформулировать неразрешимое противоречие между творческими замыслами поэта и долгом христианина [17]: «Как христианская церковь, так и все называющие себя церквами христианские общества одинаково признают своим основанием Божественное Откровение… Необходимость же Откровения признается потому, что только оно одно может дать вполне достоверное, незыблемое основание для веры и для нравственности. Откровение, то есть сообщение созданию воли Божества, можно представлять себе или как непосредственно действующее на его волю, то есть принудительное, действующее как непреоборимый инстинкт, или как влияющее на нее посредственно, через понимание и сознание. Очевидно, что по отношению к человеку, признаваемому существом свободным, возможно только этого последнего рода Откровение. Но все, что предлагается нашему пониманию, может нами приниматься или во всей его объективной истинности, или совершенно не согласным с нею образом, или же отчасти согласно с нею… В конце концов самое значение Откровения будет зависеть от того, какое значение придается понятию о церкви и нераздельному с нею понятию о ее непогрешимости. Таких понятий существует, как известно, в христианском мире четыре. Понятие православное, утверждающее, что церковь есть собрание всех верующих всех времен и всех народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого Духа, и приписывающее церкви, таким образом понимаемой, непогрешимость. Понятие католическое, сосредоточивающее понятия о церкви в лице папы и потому приписывающее ему непогрешимость. Понятие протестантское, переносящее право толкования Откровения на каждого члена церкви и потому переносящее на каждого эту непогрешимость, конечно, только относительно его же самого, или, что то же самое, совершенно отрицающее непогрешимость, где бы то ни было. Наконец, понятие некоторых сект, как, например, методистов, которое можно назвать мистическим, так как оно поставляет непогрешимость в зависимость от непосредственного просветления каждого Духом Святым и признаком такого просветления выставляет собственно сознание каждого, считающего себя вдохновенным или просветленным». — 310 —
|