|
Один знакомый рассказал мне такой случай. При распределении (а студенты наши распределяются, естественно, по всей России) его направляли довольно далеко, и он пошел посоветоваться со своим духовником, приводя доводы, почему ему будет трудно служить там, куда отправляют. Духовник доводы выслушал, а потом сказал определенно и даже резко: «Зосима поехал и там умер. И не думал, соглашаться или не соглашаться, позволяет или нет его здоровье!» Таким образом, можно сказать, что сам пример владыки Зосимы, пример его монашеского послушания замечен в нашей Церкви и служит ее нравственному укреплению. Да, действительно, он поехал и умер – но умер, только что отслужив Литургию, умер как священнослужитель на своем посту. А ведь это главное для священника – оставаться в строю до последнего часа, до последней минуты... Инокиня Евфросиния (Миронова): Мы часто разговаривали о смерти. Владыка знал, что рано умрет и не избегал говорить об этом. Мы не хотели в это верить, считали, что так случиться не может. Соловки. Секирная гора В день похорон. Семья владыки Зосимы Говорили мы и о том, кто где хотел бы быть похоронен. Мне он шутя говорил, что если я умру на послушании, он похоронит меня на Магане: там красиво, опять же вечная мерзлота – тело хорошо сохранится. Я не соглашалась, просила пообещать, что меня увезут на родину или в Полоцкий монастырь. Владыка посмеялся, а потом посерьезнел и сказал: «А я хочу остаться в Якутии. Это место моего служения, здесь моя паства, мой народ. Если меня захотят увезти, ты должна объявить мою волю. Обязательно, иначе будешь отвечать перед Богом». После кончины владыки, разбирая бумаги на его письменном столе, я нашла обрывок листка с карандашной записью: «ВСЕМ МОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ И ПОЖЕЛАНИЕ ПОМОЩИ БОЖИЕЙ. † Е. ЗОСИМА» Александр Сперкач: Владыка Зосима прекрасно знал и глубоко чтил все мельчайшие детали православного обряда, почитал не только дух, но и форму религии. Его глубоко печалило, если кто‑либо из священников допускал ошибки или небрежность в этом вопросе. Разумеется, для монаха в этом нет ничего удивительного. Но, учитывая сказанное, меня поражал тот дух свободы и добродушного веселья, который исходил от этого твердо и догматично верующего человека, человека, многие годы отягченного серьезными болезнями. Самые разные люди, самого разного социального статуса, образования, самых различных убеждений были при нем совершенно свободны. Он никого не давил, не неволил, не принуждал. Был только один человек, на которого он возлагал нелегкие тяготы и обязанности, и этот человек был он сам. С ним было необыкновенно легко и просто. Запомнилась его фраза: «Люди ничего никому не обязаны, кроме любви». — 169 —
|