|
При его жизни мы позволяли себе быть всякими: иногда капризными, иногда – сварливыми. Конечно, этим мы его огорчали. Но он так покрывал наши недостатки своей добротой, что мы сами себе казались все же хорошими. А может, не только казались, но и становились чуточку лучше... Инокиня Евфросиния (Миронова): Я очень уставала на послушании и бывало, что засыпала без вечерних молитв. Владыка часто говорил мне, что правило лучше читать пораньше, вечерние молитвы можно вычитывать даже в 5‑6 часов вечера, чтобы силы были. А вообще лучше молиться рано утром, так делали старые монахини. Всегда, если мы поздно откуда‑то возвращались, читал в машине правило сам, для всех. Знал многие молитвы наизусть. Иногда владыка просил почитать меня, и мне было очень стыдно, что я обязательно доставала молитвослов, подсвечивала, подсматривала, чтобы что‑то не забыть. А для владыки молитва была естественна, как дыхание. Летом владыка любил молиться на улице, во дворе. Он ходил по участку, вокруг дома и читал правило, творил Иисусову молитву. Иногда, казалось, он просто гуляет, дышит свежим воздухом. Хотелось подойти, что‑то спросить, поговорить. Но владыка не разрешал, он очень не любил, когда его отвлекали от молитвы. Рассказывал, что когда отцу Никону (Пашкову) дали послушание келейника у старца архимандрита Кирилла, предыдущий келейник его наставлял: «Знай, что если батюшка ничего не делает, не беспокой его – он молится». Иноческий постриг. Якутск. 2007 г. Большинство людей знали владыку как очень мягкого человека и порой воспринимали это как слабость. Но он мог быть и очень строгим, принципиальным и даже резким, когда дело касалось вопросов церковных. Мог быть строгим и с духовными чадами, особенно близкими. Но долго никогда не сердился. Если видел, что человек кается, расстраивается – жалел, утешал. Не давал долго унывать. В лицо, открыто, редко ругал. Говорил, что люди сейчас все немощные, не смогут понести. Бывало, выскажется дома в сердцах, а провинившемуся ничего не скажет, ждет, пока человек сам поймет. Был очень щепетилен во всем, по‑монашески относился к вещам. Считал, что обувь, одежда должна быть одна, пока не сносится. Его очень трудно было уговорить купить верхнюю одежду или новые сапоги (владыка всегда носил монашеские сапоги). Несколько раз владыке дарили очень хорошие оленьи унты ручной выделки. Так он всегда их передаривал, сам стеснялся носить. Иногда даже приходилось прятать какие‑то вещи, чтобы ему остались. — 147 —
|