|
Проливал я горячие слезы и собирал помраченный ум? Где руки, кормившие бедных, служившие больным? До чего доходит истощение обессилевших членов? Больше не воздеваю рук перед чистыми жертвами, Чтобы приобщаться страданиям великого Христа. Больше не устраиваю празднеств в честь победоносных мучеников, Не чествую похвальными словами драгоценную их кровь. На книгах моих плесень, речи недокончены; Какой человек будет столь дружелюбен, чтобы довести их до конца? Все умерло у еще живого. Жизнь моя едва теплится: Она слабее, чем у корабля, разваливающегося по швам.[242] Мысль о скоротечности и суетности человеческой жизни — лейтмотив поздней поэзии Григория. Жизнь человека сравнивается с театральной пьесой, [243] с непрестанно вращающимся колесом, [244] волейбольным мячом, [245] с игрой в шашки. [246] Все меньше остается в распоряжении Григория благ и радостей земной жизни; все больше ум его занят мыслью о предстоящей кончине. Григорий говорит о себе как об одиноком страннике, лишившемся родителей и родины и ожидающем скорой смерти. [247] Он пресыщен жизнью и думает о мире ином. [248] Чувствуя приближение последнего часа, он заповедует своим потомкам не забывать о конце земного странствия и о Страшном Суде: Последний подвиг жизни близок; несчастное плавание кончено; Уже и наказание вижу за ненавистные злые дела, Мрачный тартат, пламя огня, глубокую ночь, Позор того, что сейчас сокрыто, а тогда будет изобличено… Много страдал я, и мысль объемлется страхом: не начали ли Преследовать меня страшные весы правосудия Твоего, О Царь? Пусть сам я понесу свой жребий, перейдя отсюда… Но вам, будущим поколениям, заповедую: нет пользы В настоящей жизни, потому что у жизни есть конец![249] Григорий умер в возрасте около 60 лет. Перед смертью он позаботился о том, чтобы его имущество не пропало, и составил Завещание. [250] Нескольких своих рабов он освободил еще при жизни; других — посмертно, впрочем, надо полагать, далеко не всех. [251] Он позаботился также и о том, чтобы его гробница не осталась без соответствующей надписи, и составил несколько эпитафий самому себе. Вот одна из них: С младенчества призывал меня Бог ночными видениями. Я достиг пределов мудрости. Плоть и сердце Очистил я Словом. Нагим бежал я из пламени мира сего, Сделавшись Аароном для отца моего Григория.[252] *** Жизнь Григория Богослова никак не назовешь счастливой. Скорее она представляет собой сплошную цепь бедствий, во всяком случае если говорить о времени после его священнической хиротонии. Церковная карьера Григория складывалась на редкость неудачно: он был рукоположен на несуществующую кафедру, служил в чужой епархии и, взойдя на патриарший престол, был в скором времени смещен. — 49 —
|