|
Для Григория священство и епископство представлялись разновидностями деятельной жизни, тогда как монашество относилось к области созерцания. Как мы помним, сам Григорий долгое время раздумывал о том, какой образ жизни предпочесть, и отказывался от священства именно потому, что считал его несовместимым со стремлением к уединению. В лице Афанасия он видит монаха, который, однако, не ставил телесное удаление от мира и другие аскетические подвиги на первое место: монашество есть прежде всего внутреннее расположение и как таковое оно может сочетаться с активной деятельностью священника и епископа. Описывая жизнь Афанасия среди отшельников египетской пустыни, Григорий говорит: Великий Афанасий, как для всех других был посредником и примирителем.., так примиряет пустынножительство с общежитием, показав, что и священство является философией [1442] и философия нуждается в тайноводстве. Ибо он сумел в такой степени сочетать одно с другим и сводить воедино безмолвную деятельность и деятельное безмолвие (kai praxin hesyxion kai hesyxian emprakton), что убедил считать характерной чертой монашества скорее постоянство в образе жизни, [1443] чем телесное удаление от мира…[1444] В Афанасии, кроме того, сочетается верность православной догматической традиции с высокой личной нравственностью:"его образ жизни служит правилом для епископов, а его догматы — закон для православия" ". [1445] В Восточной Церкви никогда не было споров о том, что важнее — вера или нравственность. Между словами апостола Павла о том, что" "человек оправдывается только верою, а не делами закона" ", [1446] и словами апостола Иакова" "вера без дел мертва" "[1447] не видели противоречия: вера и дела воспринимались как две неотъемлемые части христианского образа жизни, точно так же как созерцание и деятельность — неотъемлемые части истинной философии. Григорий умело пользуется традиционным для риторики приемом сопоставления положительного героя с отрицательными, на фоне которых его достоинства становятся еще более очевидными. Афанасий, как утверждает Григорий, не имел ни одного из недостатков, свойственных епископам его времени, которых Григорий резко критикует. [1448] Портрет Афанасия, написанный Григорием, есть ничто иное, как словесная икона: …Он был высок делами, но смирен сердцем; в добродетели никому не доступен, в обращении же весьма доступен; кроток, несклонен к гневу, сострадателен; приятен в слове, еще приятнее нравом; ангелоподобен наружностью, еще более ангелоподобен сердцем; когда налагал взыскание, оставался спокоен, когда хвалил (кого?либо), был назидателен. Притом ни одного из этих (качеств) он не портил неумеренностью (ametria), но и выговоры делал он по–отечески и хвалил как подобает начальнику; и мягкость не была у него слабостью, и строгость не была жестокостью; напротив, первая была снисходительностью, а вторая — благоразумием, обе же вместе — философией. Он нуждался лишь в немногих словах, потому что достаточно было самой жизни его для назидания; еще реже нужен был жезл, так как достаточно было слова; и еще реже нужно было сечь, так как достаточно было жезла, ударяющего умеренно.[1449] — 219 —
|