|
То есть свои помыслы — этих искренних советников. Но страшный вихрь объял ум мой, Когда искал я лучшее из лучшего. Давно было решено все плотское низринуть в бездну, И теперь поступить так нравилось мне больше всего. Но когда рассматривал я божественные пути, Нелегко было найти путь лучший и гладкий… Приходили мне на ум Илия Фесвитянин, Великий Кармил, необычайная пища, Удел Предтечи — пустыня, Нищелюбивая жизнь сынов Иоанадавовых. Но и любовь к божественным книгам одолевала меня, И свет Духа при созерцании Слова; А такое занятие — не дело пустыни и безмолвия. Много раз склонялся я то к одному, то к другому…[70] Примеривая к себе тот или иной образ жизни, Григорий менее всего думал о священстве, казавшемся ему несовместимым с безмолвной и созерцательной жизнью, к которой он стремился. Во времена Григория монашество и священнослужение вообще рассматривались как два противоположных образа жизни: монах должен молчать, священник — проповедовать; монах — жить вдали от людей, священник — среди людей; монах должен быть занят созерцанием и заботиться о своей душе, священник — вовлечен в активную деятельность на пользу ближних. Монахи IV века, как правило, избегали рукоположения в священный сан: св. Пахомий запрещал монахам подведомственных ему монастырей Египта стремиться к иерейской хиротонии.[71] Григорий, воспитанный в доме епископа, относился к священнослужителям с благоговением, однако сам предпочитал держаться вдали от церковного престола: Итак, я признавал, что надо любить людей деятельных, Которые в удел от Бога получили честь Руководить народом через божественные таинства, >Но сильнее охватывало меня стремление к монашеской жизни… Престол был для меня досточестен, но поскольку я стоял вдали, Он казался мне тем же, чем является свет Для слабых глаз. На все что угодно мог бы я надеяться, Только не на то, что сам получу его среди многих поворотов судьбы.[72] Однако, пока Григорий колебался в поисках пути, который наиболее соответствовал бы его устремлениям, выбор был сделан за него. Престарелый отец решил рукоположить сына в священный сан, так как нуждался в помощнике. Григорий–старший знал о стремлении своего сына к безмолвию и научной деятельности; тем не менее он" "насильно" "возвел его на один из пресвитерских престолов. [73] Что заставило Григория–младшего подчиниться? Ответ, очевидно, кроется в личном авторитете Григория–старшего и в его абсолютной власти как епископа и отца — власти, противостоять которой которой сын был бессилен. Не следует забывать, что в византийскую эпоху зависимость детей от родителей, особенно в аристократических кругах, была исключительно сильной: как правило, именно воля отца играла решающую роль в выборе жизненного пути детей. — 14 —
|