|
Это язык логоса, который глубже внешнего языка, нуждающегося в материальной форме – слове. Внешние профористические языки все больше отдаляются от своего центра – духовного логоса, все больше дифференцируются и материализуются. Новые языки обращены преимущественно к рассудку человека – аналитической способности его разума, низшей по сравнению с духовной интуицией. Они также способны выразить эмоционально-чувственные, страстные состояния человека, но для выражения проявлений области духа, которая раскрывает себя в молитвенном порыве, новые языки оказываются вялыми, бессильными, как мышцы дряхлого старика. Сторонники языковой реформы богослужения утверждают, что на новом, современном языке литургика станет более понятной. Но литургика – сама по себе тайна. Она не может быть понятна на вербально-семантическом уровне, иначе ее можно было бы понять и усвоить, сидя в кресле с книгой в руках за письменным столом. Литургика – это не повествование, которое может быть подробно разъяснено, не ребус, который можно разгадать или решить. Литургика – включенность человека в духовную реальность, а средством этого является воздействие на человека всего духовного поля Церкви: храмовой архитектуры и убранства, богослужебных напевов, а главное – силы молитв священнослужителя и народа, находящегося в Церкви. Про святого Иоанна Кронштадтского рассказывали, что когда он совершал литургию или молча молился на проскомидии, люди чувствовали силу его молитв и Божественную благодать явно, почти физически. Древний язык ближе к внутреннему логосу, поэтому он имеет сильнейшее воздействие на человеческое сердце. Странное явление: иногда фраза на славянском языке, минуя аналитический рассудок человека, потоком горячего света озаряет, как будто открывает его сердце, и оно трепещет, как душа странника, который после долгого пути увидел огни отеческого дома. Здесь происходит то, что мы уже назвали – может быть, не вполне точно – «припоминанием». Человек вспоминает о потерянном рае и о том языке, которому повиновались все живые существа, языке, на котором он беседовал с Ангелами. Здесь – мистика языка. Древний священный язык трогает сердце человека, заставляет звучать сокровенные струны души. Модернисты не знают и не чувствуют этого, они хотят древние языки заменить новыми для того, чтобы была понятнее семантика слова, которая не делает понятнее тайну богослужения. Кроме того, в литургике существует параллельный язык образов и ритуалов, не менее важный, чем язык словесный. Этот символический язык еще менее понятен, но он служит включенности человека в живую реальность происходящих событий. Если мы хотим сделать богослужение доступным для нашего плотского рассудка, то мы должны сделать понятными обряды: или заменить их словесной интерпретацией, или перевести на язык театральной пантомимы, то есть превратить обряд из многогранного священного символа в мимический жест. Что же останется тогда от литургии? Назидательное представление? Когда мы говорим, что литургия – это воспоминание земной жизни Христа Спасителя, то мы вовсе не имеем в виду, что литургия – инсценировка Евангелия. Литургия – это возможность для человека посредством священных символов самому стать участником библейских событий, внутренне пережить Голгофскую Жертву как Жертву, совершенную лично для него, а Воскресение Христа – как воскресение своей души. — 178 —
|