|
Экзегеты считают символом мира апокалиптическое море – эту неустойчивую, всегда меняющуюся стихию. Модернисты, провозглашая обновление Церкви, хотят, чтобы Церковь менялась по образу мира, а не мир по образу Церкви. Церковь – это не синтез философских систем и не взаимодействие культур, а Божественное Откровение. Мы имеем две формы Откровения: Священное Писание и Священное Предание, основу которого представляет литургика. Как Ветхий Завет раскрывается в Новом Завете, так ветхозаветная литургика раскрылась и воплотилась в богослужении новозаветной Церкви. В «Пятикнижии» Моисея повествуется о том, что образ ветхозаветного храма – Скинии – был открыт Моисею на Синае. Предметы Скинии, богослужебные обряды и устав были также показаны ему в синайской теофании. По церковному преданию, христианская литургия ведет свое начало от Самого Спасителя. Этому высшему священнодействию был научен апостол Иаков, епископ Иерусалимский, именуемый братом Господним, когда Христос явился ему после Воскресения из мертвых. Модернисты, требующие изменения обрядов, или видят в них не божественное установление, а человеческое творчество, или же, что также похоже на реформаторов, считают себя носителями благодати Святаго Духа и пророческого вдохновения, способными усовершенствовать и уточнить то, что сделано Апостолами и святыми Отцами. Религия относится к области духа, человеческая культура – к области души. Творчество, ориентированное на культуру и вкусы современников, неизбежно совершит фальсификацию – подмену духовного душевным. Модернизм есть «мини-революция». В основном, модернисты требуют реформы языка, календаря, иконописи и церковного пения. Более крайние считают, что надо пересмотреть христианскую догматику и христианскую мораль с целью их либерализации. Модернисты утверждают, что древний церковный язык мало понятен для современного человека, то есть они сводят язык к его семантике, игнорируя значение духовное и эмоциональное. Но литургия – это тайна, никакой язык не сможет сделать ее понятной на рассудочном уровне; она открывается душе по мере ее внутреннего очищения. Ни одно словесное объяснение обряда не может исчерпать его внутреннего смысла. Обряд и молитвы – это не столько средство информации, сколько коммуникации – включенности человека в духовную реальность. В Библии написано, что долг иерея отделять священное от несвященного. В Церкви должен быть особый священный язык, отличный, то есть отличающийся, от обыденного языка улицы и рынка или от языка философских абстракций и лирических переживаний. Сам язык Нового Завета представляет собой не простонародный и не литературный греческий язык, а идиому[48], не имеющую аналогии с произведениями того периода. — 174 —
|