|
- Надо же! А я думал, что нахожусь в глубоком подполье. - Скорее, подполе. - А, называй, как хочешь! – махнул рукой Сидорин. – Лучше скажи, что знают про меня. - Что ты от несчастной любви запил... - Здорово! - А еще говорят, что человеку вместо аппендицита вырезал что-то другое, и он умер. Тебя выгнали с работы, хотели посадить, но родные отмазали... - Прости, что сделали? - Отмазали, Асинкрит Васильевич, отмазали. Взятку дали. - Кому? - Судье, наверное. Народу подробности не нужны. Вот, а теперь ты сидишь здесь и пьешь горькую. Удовлетворен? - Вполне. - А я нет, Асинкрит. - Почему без отчества? - Хватит валять дурака. Ты думаешь, мне действительно больше нечего в единственное воскресенье на неделе делать? - А что, сегодня воскресенье? - Воскресенье. - А число какое? - Пятнадцатое. - В смысле апреля? - В смысле мая. Ты что, издеваешься? - Бог с тобой, Вера Николаевна! Просто я думал, что апрель. Пятница. То-то я гляжу, черемуха зацвела. Ничего себе, думаю, весна какая ранняя. Наверное, из-за этих дыр... - Каких дыр? - Озоновых. - А пятница почему? - Сбился со счета. У меня же по математике плохо было, ой плохо. Да и день какой-то серый. – И почти без паузы: - Пить хочешь? - Кофе, но можно и чай. - Есть только водка. Давай за знако... Тьфу, что я, - за встречу. - Асинкрит Васильевич... - Тогда за майские праздники, вон их сколько. Кстати, как там у вас 9 мая отмечают? - Сейчас отмечают все. - И это правильно. Власть у нас у-ум-ная. Когда все празднуют – воровать легче. Так я не понял, за что мы будем пить? - Я пить не буду. - Постой, не путай меня, ты же сказала – с удовольствием. - Я про кофе. - Про кофе... Жаль. А я вот сделал открытие. Представляешь, лучше всего пить с утра. Закуски чтоб по минимуму. Лучше водочки, с пива – голова... Толмачева поднялась и, подойдя к книжной полке, стала что-то пристально изучать. - Согласен, Вера Николаевна, бедноватая у моего друга библиотека. Он больше за компьютером сидел... - Панангин, корвалол, нитроглицерин... Значит, говоришь, с утра пить лучше? А вечером вот это? - Я же должен беречь свое сердце. Как никак почти год без свежего воздуха сижу... Сидорин замолчал, а затем вдруг сказал совершенно иным тоном: - Спасибо, Вера. Я то уж думал, что все забыли Асинкрита. Будто и не жил. - Возвращайся! – Толмачева подошла к Сидорину. - Зачем? - Нам тебя не хватает. Людочка Белова извелась вся. Поезжай, говорит, Николаевна, привези его. - О Людочке не надо, - мрачно произнес Сидорин. - Почему? - Перед мужем ее совестно. Хороший парень – добрый, приветливый. Я сейчас только и делаю, что в себе ковыряюсь. — 38 —
|