|
– Старший прикащик ты – или… что? Опять у тебя она? Барки по ней гонять?! – Сколько разов засыпал‑с!.. – оглядывает Василь Василич лужу, словно впервые видит. – И навозом заваливал, и щебнем сколько транбовал, а ей ничего не делается! Всосет – и еще пуще станет. Из‑под себя, что ли, напущает?.. Спокон веку она такая, топлая… Да оно ничего‑с, к лету пообсохнет, и уткам природа есть… Отец поглядит на лужу, махнет рукой. Кончили возку льда. Зеленые его глыбы лежали у сараев, сияли на солнце радугой, синели к ночи. Веяло от них морозом. Ссаживая коленки, я взбирался по ним, до крыши, сгрызать сосульки. Ловкие молодцы, с обернутыми в мешок ногами, – а то сапоги изгадишь! – скатили лед с грохотом в погреба, завалили чистым снежком из сада и прихлопнули накрепко творила. – Похоронили ледок, шабаш! До самой весны не встанет. Им поднесли по шкалику, они покрякали: – Хороша‑а… Крепше ледок скипится. Прошел квартальный, велел мостовую к Пасхе сколоть, под пыль! Тукают в лед кирками, долбят ломами – до камушка. А вот уж и первая пролетка. Бережливо пошатываясь на ледяной канавке, сияя лаком, съезжает она на мостовую. Щеголь‑извозчик крестится под новинку, поправляет свою поярку и бойко катит по камушкам с первым, веселым стуком. В кухне под лестницей сидит серая гусыня‑злюка. Когда я пробегаю, она шипит по‑змеиному и изгибает шею – хочет меня уклюнуть. Скоро Пасха! Принесли из амбара «паука», круглую щетку на шестике, – обметать потолки для Пасхи. У Егорова в магазине сняли с окна коробки и поставили карусель с яичками. Я подолгу любуюсь ими: кружатся тихо‑тихо, одно за другим, как сон. На золотых колечках, на алых ленточках. Сахарные, атласные… В булочных – белые колпачки на окнах с буковками – X. В. Даже и наш Воронин, у которого «крысы в квашне ночуют», и тот выставил грязную картонку: «Принимаются заказы на куличи и пасхи и греческия бабы!» Бабы?.. И почему‑то греческие! Василь Василич принес целое ведро живой рыбы – пескариков, налимов, – сам наловил наметкой. Отец на реке с народом. Как‑то пришел, веселый, поднял меня за плечи до соловьиной клетки и покачал. – Ну, брат, прошла Москва‑река наша. Плоты погнали!.. – И покрутил за щечку. Василь Василич стоит в кабинете на порожке. На нем сапоги в грязи. Говорит хриплым голосом, глаза заплыли: – Будь п‑койны‑с, подчаливаем… к Пасхе под Симоновом будут. Сейчас прямо из… — 46 —
|