|
Прошло пять лет служения отца Иоанна у Престола Божия. Близилось окончание академии. Навестить его приехали из Орла сест- 47 рички: родная Танечка[32] и двоюродная – монахиня Евгения[33]. В Измайловской церкви они встретились со старцем. Игумен Иоанн повел с сестрами странный, непонятный им разговор. Тане он сказал, что брата она больше не увидит. «Пишут, пишут, вот сколько написали! – он показал руками толщину папки. – Вот-вот постучат. – Помолчав, добавил: Отложили до мая». Сестры пророчеств не поняли, хотя вскоре они исполнились во всей полноте. Танечка умерла, не дождавшись возвращения брата из заключения. Сам же отец Иоанн Крестьянкин уже жил в предчувствии готовящегося для него нового пути – исповедничества. Война окончилась. Внешний враг был побежден, но жить без борьбы Советское государство не могло, и опять Церковь оказалась под прицелом. Особенно стали ополчаться на тех, в ком теплился светильник Духа. Отец Иоанн чувствовал на себе «ласковое» внимание богоборческой власти, требующее очень и очень многих уступок. Смущение его развеял совет Патриарха, сказавшего твердо: 48 «Все написанное в служебнике надо неукоснительно выполнять, а что за тем находит – терпеть». Отец Иоанн принял слова Святейшего как Божие благословение на терпение. Его поколебавшееся было произволение стоять на страже души ободрилось. Он продолжал служить так, как был научен примером отцов, служащих не за страх, а за совесть. Надежды склонить молодого священника к покорности сообразно веку сему не оправдались. Тогда ему предложили соблазнительную командировку в Иерусалим – служить в Русской Духовной Миссии. Удивляло и настораживало то, что не от архиерея исходило повеление. Отец Иоанн, однажды испытав на себе действие всемогущих властных сил, понял все. Понял и написал на себя первый «донос». И в нем не было ни тени лжи, ни лукавства, ни умалчивания. В своей биографии он обозначил в их истинном значении для себя и уже расстрелянного владыку Серафима (Остроумова), и погибшего на лесоповале духовника архимандрита Пантелеимона[34], и тихо исчезнувшего из жизни отца Всеволода Ковригина[35], и даже владыку Николая (Ярушевича), которого в это время уже едва терпели. Ясно и просто он сказал о себе все, что хотел. И сразу же отцу Иоанну открылось истинное лицо «ласкателей». За любовь людей к нему, за долгие проповеди, за всякую живую инициативу он стал получать не только грубые выговоры, но даже и заушения. Позднее, увидев следы постоянной «опеки» в своем следст- 49 венном деле, собранном на него к маю 1950 года, он писал: «Я прошел в свое время путем тяжким. Ведь мы были связаны по рукам и ногам, и каждое наше слово взвешивалось неправедными весами врагов Церкви». — 21 —
|