Джон глубоко окунался в эпизоды своего прошлого, а затем возвращался к свету. Может быть, мир, который он знал прежде, отступал в небытие? Жизнь, которую он считал единственной реальностью... несомненные факты, сомнения, гордость и стыд, удовольствия и страхи... все они таяли. Единственное, что оставалось, — свет и благоговейное чувство благополучия, которое он в себе нес. Это было похоже на пробуждение — словно Джон глубоко спал и ему снился яркий подробный сон, а теперь он проснулся и сон развеялся. Глаза медленно приспосабливались к яркому сиянию, и Джон стал различать в свете очертания. Вокруг него стояли люди! Люди, которых он знал и любил. Более того, само это место было ему хорошо знакомо. — Ну как тебе понравилось путешествие? — спросил один из друзей. Все остальные задорно расхохотались. Они подшучивали над ним. Джон интуитивно почувствовал, что они спрашивают у него не о путешествии в это дивное место, но о земных блужданиях. И он рассмеялся вместе с ними. Как здорово смеяться так свободно! Он снова жил полной жизнью — жизнью без начала и конца, жизнью вечной. Космический мир, в который он вступил, казался теперь настолько же прочным и реальным, как тот, что Джон оставил позади. Но по-прежнему было видно, что мир этот соткан из света. Это живой свет. Он просто сфокусирован в виде живых существ, как при помощи лупы можно собрать в точку солнечные лучи. Были тут и цвета. Не только цвета, встречавшиеся ему на Земле, но и целая палитра красок, которых он прежде никогда не видел. Всех его друзей, и вообще всё живое, окружали цвета, — замысловатые геометрические узоры, и каждый из них был оригинален и уникален. Все краски и узоры пропитаны звуком — неисчислимые октавы. Казалось, эти цвета можно слышать. Звуки были очень слабыми, почти неощутимыми, но они достигали вечности. На весь этот богатый жизнепорождающий гул накладывалась мелодия, составленная из личных звуков каждого существа. Свет, и звук, и цвет, и геометрические узоры — вместе складывались венскую целостность, в гармоничное совершенство. Возможно, прошли годы. Годы, или часы, или минуты — тут не определишь. Осталась лишь реальность бытия. Быть-ия, неотделимого от текущего момента, от вечного сейчас, от жизни, которая во всех существах. И хотя этот мир так же устойчив и реален, как оставленный позади, тут нет временных и пространственных ограничений. Здесь нет мнений, суждений, верований. Здесь лишь внушающие благоговение красота и радость. Затем в сознании Джона стали пробегать образы из его другой жизни, — вначале они были мимолетны, но постепенно становились все устойчивее и отчетливее. Ему явились милые сердцу люди, явилось все, что он хотел увидеть и сделать. Наконец, из глубины его существа пробился настойчивый голос... — 77 —
|