Тайна, которая в Вас самих

Теплушка набита людьми, нас человек тридцать, как сельди в бочке, как на картине Ярошенко "Всюду жизнь". Старики, женщины, есть еще молодые ребята-студенты, как воробьи. Все молчат. Недоумение. Дверь открыта. Справа на металлическом крюке висит лампа керосиновая. Темно, но освещено фарами.

У меня пальто черное осеннее на вате, расклешенное, манжеты на рукавах и воротник бархатом отделаны. Мне его няне­чка дала. "Что новое-то трепать", - она сказала. Чемодан няне­чкин, к нему ее новые серые валенки привязаны, убожество какое. Ботики на каблучке, юбка длинная, перчатки, на голове шапочка каракулевая, как у Крупской, сверху платок-паутинка, белый, шерстяной. У меня кольцо и серьги золотые с изумрудом, бриллиантами. А еще у меня часы золотые швейцарские и браслет золотой на часах. Никто их не видел под кофтой. Еще цепочка золотая, медальончик - зигзаг и маленький красненький камешек, с маленькими фотографиями детей.

В правом углу, под лампой, старик сидит, говорит: "Ну, дамочка, замерзнешь ты в таком одеянии. Не доедешь, околеешь".

Чокнулась я, что ли? Я чокнутая, точно чокнулась. Ну на первой станции меня выдворят. Нянечка позвонит мужу...

- Это все случайность. Муж вернется из Кремля и на первой станции меня вызволит.

- Из Кремля, говоришь, тем хуже будет.

- Вы помолчите, еще не известно, кто он, - говорит женщи­на.

- А чего мне бояться, я здесь случайно.

- Случайно пришли?

- Случайно.

- Все здесь случайно.

- Чего в жизни не бывает.

Мне холодно. Прислонилась к стенке, ноги начинают подмерзать. Значит, ва­ленки надену. Они новые, форму еше не при­няли.

- Как же здесь люди в туалет ходят?

- В эту дырку будешь испражняться, - говорит старик.

Дверь закрывают задвижкой. Вагон дернулся, трогаемся, бжи­-бжи. Как во сне, не соображаю, что происходит. Совсем стало темно.

- Ну поехали, теперь до Алтайского края кто доедет, а кто в пути помрет, а может, до Сибири доволокут.

Все начинают суетиться в своих сумках. Хрустят, как мыши. Я вспоминаю: когда в санаторий с Евгением ездили, в Кисловодск, как только поезд трогался, нянечка начинала еду доставать. Хлеба, может быть, с постным маслом поесть. Правильно, что нянечка мне дала паек, а детям оставила то, что брат принес в пос­ледний раз.

- Вы, дамочки, все не сжирайте, путь предстоит дальний. Дома надо было жрать-то, а не здесь. Не успели-то и в вагон сесть...

Странно, один говорит, все остальные молчат.

- Господи, разговаривает так странно.

- А ты, дамочка, сахар не грызи, а под язык клади, надолго хватит. Сейчас наедитесь сладкого, а кипятка в дороге не будет.