|
В песне, которую она слушает каждый день и будет слушать, поется: «Помнишь ли ты или нет, однажды между нами было доверие. Однажды ты часто говорил мне: «Ты самая красивая женщина в мире». Я не знаю теперь, узнаешь ли ты меня или нет. Возможно, ты не помнишь, но я все еще помню. Я не могу забыть доверие, и те слова, которые ты говорил мне. Ты говорил раньше, что твоя любовь безупречна. Ты все еще помнишь? Возможно, нет, но я помню — не во всей красоте, конечно. Время разрушило многое. Я полуразрушенный дворец, но если ты посмотришь, на минутку, я все еще такая же. Я все еще помню доверие и твои слова. Та вера однажды была между нами, ты все еще помнишь ее или нет? Я не знаю, как ты, но я все еще помню». Почему я продолжаю проигрывать песню Нурджахан? Это вид сверления. Не сверления зубов, хотя если продолжать сверлить достаточно долго, оно доберется и до зубов, но привитие ей красоты языка. Я знаю, что для нее будет трудно понять или оценить ее. Во сне, когда я говорю с Гудией, я опять говорю на хинди, потому что я знаю, что ее подсознание до сих пор не английское. Она была в Англии лишь несколько лет. Раньше она была в Индии, и теперь она снова в Индии. Я пытался стереть все, что лежит между. Об этом позже, когда придет время… Сегодня я собирался рассказать что-нибудь о джайнизме. Посмотрите на сумасшествие этого человека! Да, я могу скакать с одной вершины на другую безо всяких мостов. Но вам придется терпеть сумасшедшего. Вы влюбились. Это ваша ответственность, я не отвечаю за это. Джайнизм — это самая аскетичная религия в мире, или другими словами, самая садистская и мазохистская. Джайнские монахи так сильно мучают себя, что можно заинтересоваться, не сумасшедшие ли они. Нет. Они бизнесмены, и все последователи джайнских монахов бизнесмены. Странно, что вся джайнская община состоит только из бизнесменов — но в действительности это не странно, потому что сама религия в своей основе ориентирована на извлечение выгоды в другом мире. Джайн мучает себя для того, чтобы получить в другом мире то, чего он не может достичь в этом. Мне должно быть было четыре или пять лет от роду, когда я увидел первого голого джайна, приглашенного в дом моей бабушки. Я не мог сдержать смеха. Мой дедушка сказал мне: «Успокойся! Я знаю, что ты непослушный. Я могу простить тебя, когда ты - головная боль соседей, но я не могу простить тебя, если ты будешь дерзить моему гуру. Он мой мастер; он посвятил меня во внутренние тайны религии». Я сказал: «Меня не беспокоят внутренние тайны. Меня беспокоят внешние тайны, которые он показывает так явно. Почему он голый? Не может ли он, по крайней мере, носить трусы?» — 42 —
|