|
Я слышал Вилаят Хана, и я хотел бы рассказать вам историю об одном из моих очень богатых учеников. Это было приблизительно в 1970 году, потому что с тех нор я ничего о нем не слышал. Он до сих пор суше- ствует я спрашивал о нем, но саньяса так напугала многих людей, особенно богатых. Эта семья была одна из богатейших в Индии. Я был поражен, когда жена сказала мне: «Вы единственный человек, кому я могу сказать это: десять лет я любила Вилаята Хана». Я сказал: «Что же в этом плохого? Вилаята Хана? - ничего плохого». Она сказала: «Вы не понимаете Я не имею в виду его ситару, я имею в виду его самого». Я сказал: «Конечно! Что ты будешь сделать с его ситарой без него?» Она стукнула рукой по голове и сказала: «Вы что, вообще ничего не понимаете?» Я сказал: «Смотря на тебя, нет. Но я понимаю, что ты любишь Вилаята Хана. Это прекрасно. Я просто говорю, что в этом нет ничего плохого». Сначала она смотрела на меня и не верила мне, потому что в Индии, если вы говорите такое религиозному человеку - жена-индуистка влюбляется в музыканта-мусульманина, певца или танцора — вы не получите его благословения, это точно. Он может не проклясть вас, но в большинстве случаев он так и сделает; даже если он может простить вас, даже если он очень современный, ультрасовременный. «И», сказал я ей, — «в этом нет ничего плохого. Люби, кого ты хочешь. А любовь не знает преград каст или вероучений». Она посмотрела на меня, как будто я был одним из тех, кто влюбился, а она была святой, с которой я разговаривал. Я сказал: «Ты смотришь на меня так, как будто я влюбился в него. Это тоже правда. Я тоже люблю, как он играет, но не самого человека». Человек высокомерен, что обычно в артистах. Рави Шанкар еще более высокомерный, возможно, потому что он тоже брамин. Это как будто вы имеете две болезни сразу: классическая музыка и то, что вы брамин. Л в его болезни есть и третье измерение, потому что он женился на дочери великого Аллауддина, он его зять. Аллауддин был так уважаем, что только быть его зятем означало, что вы великий, гениальный. Но, к сожалению для них, я также слышал Масто. И в то мгновение, как я услышал его, я сказал: «Если бы мир знал о тебе, люди бы забыли всех этих Рави Шанкаров и Вилаят Ханов». Масто сказал: «Мир никогда не узнает обо мне. Ты будешь моим единственным слушателем». Вы будете удивлены, узнав, что Масто играл на многих инструментах. Он был действительно разносторонним гением, плодородным умом, и он мог из ничего создать нечто прекрасное. Он рисовал так бессмысленно, как не мог рисовать даже Пикассо, и так прекрасно, как точно не мог нарисовать Пикассо. Но он просто уничтожил свои рисунки, говоря: «Я не хочу оставлять никаких следов на песке времени». — 243 —
|