|
Здесь должна быть какая-то причина. Мне кажется, что классическая музыка, особенно на Востоке, так глубока, что если вы не готовы быть терпеливыми хотя бы на протяжении получаса, то вам не следует вообще находиться там. Я вспомнил очень известную историю: Гурджиев обычно звал своих учеников в самые странные часы. Его собрания не были похожи на мои собрания, где есть определенное время. Вы должны быть здесь до того, как я приду, а если я опаздываю на пять минут, помните, это не по моей вине. Мои шоферы привозили меня немного позднее, чтобы те люди, которые все еще приходили, могли усесться, потому что когда я приехал, я не люблю, чтобы люди ходили туда-сюда, приходили и уходили. Я хочу, чтобы все совершенно прекращалось. Я могу начать свою работу только при полной остановке. Небольшого волнения достаточно, чтобы изменить то, что я хочу сказать. Что-то я скажу в любом случае, но это не будет тем же, и я могу что-то никогда не сказать вновь. Вы знаете мою манеру; манера Гурджиева была прямо противоположной. Телефоны его учеников начинали звонить. Он назначал где-то встречу, возможно, в тридцати милях, и говорил им, чтобы они спешили и приехали вовремя. И, чтобы проехать тридцать миль и прибыть вовремя, на самом деле, раньше назначенного времени, без какой-либо подготовки, вам, по крайней мере, необходимо средство передвижения. Вы должны отменить другие встречи. Вы бросаете все это и спешите в назначенное место, только, чтобы обнаружить записку, что сегодняшняя встреча отменяется! На следующий день телефон снова начинал звонить. Если вчера приезжало сто человек из двухсот обзвоненных, то на второй день приезжало только пятьдесят. Снова они находили объявление, висящее на двери: «Собрание откладывается» — нет даже «извините». Там никого не было, кто бы мог сказать «извините», только доска. И это продолжалось, а на четвертый, или на седьмой день он появлялся. Я говорю про Гурджиева. Из первых двухсот людей до того времени оставалось всего четверо. Он смотрел на них и говорил: «Теперь я могу сказать то, что хотел, а все те люди, которых я никогда не хотел здесь видеть, пропали сами. Это действительно великолепно, остались только те, кто достойны слушать меня». Манера Гурджиева была иной. Это тоже манера, но только одна; их существует много. Я всегда уважаю и люблю то, что дает результаты. Я верю в определение Гаутамы Будды, что «правда — это то, что работает» Теперь, зто странное определение, потому что иногда может сработать и ложь, и я знаю, что часто правда совершенно не работает; работает ложь. — 206 —
|