|
Однажды я спросил его: «В жизни вы больше похожи на овцу, бенгальский Бабу» Он был из Бенгалии, а в Индии, бенгальцы — самые неагрессивные люди, поэтому того, кто трус, называю бенгальским Бабу. Я сказал ему: «Вы подлинный бенгальский Бабу. Что происходит, когда вы играете на флейте? Вы становитесь львом». Он сказал: «Что-то определенно происходит. Я больше не являюсь собой, иначе я был бы тем же самым бенгальским Бабу, тем же самым трусливым человеком, каким я и являюсь. Но что-то происходит, я охвачен» Именно так он говорил. «Меня захватывает, я не знаю, что. Возможно, ты знаешь, иначе, почему же Пагал Баба так уважает тебя? Я никогда не видел, чтобы он прикасался к чьим-либо ногам, за исключением твоих. Все великие музыканты приходят к нему только за его благословением и чтобы прикоснуться к его ногам». Пагал Баба познакомил меня со многими людьми, не только с флейтистами. Возможно, они появятся на каком-то круге моего рассказа. Но то, что сказал Панналал Гхош, имеет огромное значение. Он сказал: «Меня захватывает. Как только я начинаю играть, меня больше нет; есть что-то еще. Это не Панналал Гхош». Я цитирую его слова. Тогда он сказал: «Поэтому требуется такое длинное вступление перед тем, как я начинаю играть. Меня везде осуждают из-за моего длинного вступления… потому что у флейтистов такого обычно не бывает» Он был Бернардом Шоу мира флейты. С Джорджем Бернардом Шоу… его книга могла быть всего на девяносто страниц, а вступление могло быть на триста страниц. Панналал Гхош сказал: «Люди не могу понять, но я могу сказать тебе, что мне приходится ждать, пока меня не захватит, поэтому такое длинное вступление. Я не могу начать играть, пока оно не закончится». Таковы истинные слова подлинного художника, но только подлинного художника, не журналиста, не третьеразрядного артиста. Лучше таких людей совсем не называть художниками. Они пишут о музыке, но ничего о ней не знают; они пишут о поэзии, не сочинив ни единого стихотворения; они пишут о политике, а никогда не принимали участия в борьбе. Это зубы и когти в политическом мире. Просто сидя у себя в офисе, журналист может написать все. На самом деле, это один и тот же человек, который раз в неделю пишет о музыке, другую неделю — о поэзии, а на следующую неделю — о политике, подписываясь разными именами. Однажды я был журналистом, из-за острой необходимости, иначе я бы не испытал это. У меня не было денег, а мой отец хотел, чтобы я пошел в колледж. Меня не интересовали науки, ни тогда, ни сейчас. А он был так беден, что я мог понять, как сильно он рискует. Никто в моей семье не получил хорошего образования. Один из моих дядей, брат моего отца, был послан моим отцом в университет, но ему пришлось вернуться, потому что на его учебу не хватало денег. — 193 —
|