|
Так я говорил каждый день, и я счастлив, что они поняли это. Им пришлось. Поэтому я иногда злюсь на тебя, Девагит, прекрасно зная, что тебе приходится пользоваться клавишами, и шума от них не избежать. Это просто моя старая привычка. Я никогда не говорил, если не было полной тишины. Вы знаете, на протяжении нескольких лет вы слушали меня. Вы знаете тишину в Будда Холле. Только в такой тишине… Твоя английская фраза имеет огромное значение: что тишина настолько глубока, что можно услышать то, как иголка падает на пол. Я знаю, я просто привык к этой тишине. Вчера, когда я покинул комнату, ты не выглядел очень счастливым. Позже, в тот же день, я плохо чувствовал себя, это действительно причинило мне боль. Я никогда не хотел никаким образом причинить тебе боль, это просто была моя старая привычка, а ты больше не сможешь научить меня новой. Я вышел за пределы обучения. Когда я приехал в Америку, то снова начал водить машину, и, сидя со мной, люди раздражались. Я не водитель, что же говорить о хорошем водителе поэтому, естественно, что я делал все неправильно. Хотя они пытались не вмешиваться, я мог понять их сложности. Они контролировали себя. Я вел машину, а они контролировали себя — это было прекрасная сцена. Но все равно, иногда они забывали и начинали мне что-то говорить, в чем они часто были правы. По правы они или нет, это не имеет значение когда я веду машину, я веду машину. Если я делаю что-то неправильно, я делаю что-то неправильно. Сколько они могли контролировать себя? Это было опасно, и их не волновала их собственная жизнь. Их волновала моя жизнь, но что я мог поделать? Я мог просто констатировать, что если я вел машину неправильно, то продолжил бы это. В то мгновение я не хотел, чтобы меня учили. Это был не эгоизм. Здесь я прост. Вы мне всегда можете сказать, в чем я не прав, и я выслушаю вас. Но когда я что-то делаю, я ненавижу, когда вмешиваются. Даже хотя вмешательство может быть полезным, я не хочу этого, даже если это на пользу. Я лучше умру, неправильно ведя машину, чем буду спасен чьим-то советом. Такой я есть и очень поздно что-то менять. Вы удивитесь, узнав, что это всегда было слишком поздно. Даже когда я был ребенком, это уже было поздно. Я могу делать только то, что я хочу делать; правильно или не правильно — неважно. Если это окажется правильным, хорошо; если это не будет правильным, ничего. Иногда я могу кричать на вас, но я не хочу этого делать. Это просто давняя, давняя привычка от более чем тридцати лет преподавания в полной тишине. Дело в том, что я не против, чтобы избавиться от колеса, но я против того, чтобы быть одержимым его остановкой. Оно останавливается само по себе, но не вы останавливаете его. Оно может быть остановлено, когда вы занимаетесь чем-то еще. Это что-то еще я называю медитацией. — 118 —
|