|
…Ко второй минуте ненависть перешла в исступление. Люди вскакивали с мест и кричали во все горло, чтобы заглушить переносимый блеющий голос Гольдстейна… Темноволосая девица позади Уинстона закричала: «Подлец! Подлец! Подлец!» — а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в экран… В годы войны новым объектом нашей ненависти стали, конечно, немцы и их союзники… Русский воин, юноша одетый в справедливую шинель бойца, Ты запомнить должен все приметы этого звериного лица! «А каков он из себя? Какого роста? Черномазый, рыжий ли, Бог весть. Как узнаю?» — Это сделать просто: Бей ЛЮБОГО: это он и есть! (М. Алигер, «Зоя») Мы все тогда так думали и чувствовали и, конечно, для этого были веские основания. Но вот в конце Отечественной войны в «Правде» вдруг появилась инспирированная Сталиным статья «Товарищ Эренбург ошибается». Пришла пора напомнить, что не все немцы одинаковы. Менялась политика и быстро поменялось отношение масс. Когда летом 1944 года по Москве прогнали толпу немецких военнопленных, никаких проявлений массовой ненависти не было и в помине. Началась «холодная война» и вся пропагандистская машина сосредоточила огонь на «гнилом Западе», «империалистах», «янки», а также их агентуре внутри страны — агентах ЦРУ, «сионистах и буржуазных националистах», «морганистах-вейсманистах», «безродных космополитах» и так далее. Как веревочка не вьется, Говорит мудрец-народ: Все равно она совьется, Все равно конец придет. В небесах под небосводом, На земле и на воде, Не дадим шпионам ходу, Переловим их везде… Бомбы будут, бомбы есть Не волнуйтесь, Ваша честь, Ибо входит в наши планы Защищать родные страны… А наука, вот так штука, Постаралась, ого-го, Для народа своего! (С. Михалков, в газетах начала пятидесятых) Собственно, ничего противоречащего здравому смыслу в этих бесталанных виршах и тысячах других подобных им не было. Шпионов и так никто не любил. Но сделать объектом массовой ненависти Запад, Америку, несмотря на титанические усилия пропаганды, так, пожалуй, и не удалось. Не повторилось то горение ненавистью, воодушевление ею, которым массы были буквально одержимы в первые годы революции и затем в ежовщину или в 1942-43 годах. Сталин еще был жив, его все еще боготворили, но какой-то надлом идеологии уже произошел, не ощущалось исступленной ненависти народных масс к кому бы-то ни было. Что препятствовало этому? Люди невольно сравнивали новых врагов с гитлеровцами и ощущали, по-видимому, интуитивно: повторения 1941 года не будет. Не ждали новых освенцимов и бухенвальдов. — 256 —
|