|
Чего стоит хотя бы один только поразительный пример польско-венгерского графа Моритца Августа Беньовского. Он воевал с Россией за Польшу в войске Костюшко, попал в плен, был с семью ранениями брошен в яму с трупами, выжил, был сослан в Казань, участвовал в подготовке восстания против Екатерины Второй, разоблачен, бежал в Петербург, где при попытке удрать морем арестован и сослан пожизненно на Камчатку; организовал там в Большерецкой крепости восстание ссыльных русских офицеров (1769 г.), захватил с ними шлюп «Петр и Павел», уплыл в Макао, там пересел с попутчиками на французский фрегат, получил во Франции назначение губернатором на Мадагаскар, где объявил себя королем, низложен французским экспедиционным корпусом, бежал в Европу и оттуда в Америку, сражался в армии Дж. Вашингтона за независимость США, на американском фрегате вернулся на Мадагаскар, где снова стал королем, еще раз свергнут и убит французами в 1788 году. Мы попытались изложить все похождения Беньовского в одной фразе. Ну и длинная же она получилась! А ведь пассионарных (по Л. Н. Гумилеву) людей с такими вот сумасшедшими биографиями в XVIII веке было немало. Хватает их и в наш век. Что это такое? Очевидно, нечто большее, чем просто превратности судьбы. Скорее уж все-таки наследственная предрасположенность. Всем тем, кому «опостылели страны отцов», посвятил свое стихотворение «Капитаны» отец Л. Н. Гумилева поэт Н. Н. Гумилев: …Вы все, палладины зеленого храма, Над пасмурным морем следившие румб, Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама, Мечтатель и царь генуэзец Колумб! Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий, Синдбад-Мореход и могучий Улисс, О ваших победах гремят в дифирамбе Седые валы, набегая на мыс! А вы, королевские псы, флибустьеры, Хранившие золото в темном порту, Скитальцы-арабы, искатели веры И первые люди на первом плоту! И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет, Кому опостылели страны отцов, Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет, Внимая заветам седых мудрецов!.. Многие наши знакомые, решившие эмигрировать, признавались, что ими вдруг овладевало непостижимое для них самих желание избавиться буквально от всего того, что их окружает: привычной обстановки, среды. Даже наша прекрасная (там, где еще не окончательно изгажена), российская природа начинала их тяготить. Еще живя на Тверской, Дерибасовской или Невском, они ощущали себя как бы уже навсегда покинувшими родные места, причем утрачивали даже чувство привязанности к остающимся в отчизне родственникам и близким друзьям. Это предотъездное состояние можно бы расценить как признак душевного недуга, не носи оно столь массового характера. — 232 —
|