Мы не знаем, что ответили бы на такой вопрос социологи, психологи и психиатры. Во всяком случае, налицо социально-исторический факт. Периодически большими массами людей овладевает настроение, достаточно ярко отраженное в следующем анекдоте последних лет. Из Москвы решил эмигрировать старик, у которого не было никаких близких, кроме старого попугая. Пошел он в таможню узнавать, разрешат ли увезти попугая. Да, отвечают, но только в виде тушки или чучела. Живого нельзя. Пришел старик домой, рассказывает все попугаю и плачет: «Выходит век нам тут вековать». А попугай в ответ: «Хоть тушкой, хоть чучелом, только бы отсюда». Мы, конечно, не сможем ответить на вопрос, что творилось в душах тех белых поселенцев, которые удивительно быстро заселили Америку после ее открытия, какой «бес» вселился в крестоносцев, наездников Батыя и Чингисхана, воинов Атиллы? На Новой Гвинее молодежь некоторых папуасских племен, пройдя обряд инициации (посвящения в мужчины), большой группой покидает родное селение и, побродив довольно долго по тропическим зарослям, создает новый поселок. Тем самым предотвращается перенаселенность. При собирательской культуре (отсутствии в былые времена сельского хозяйства и животноводства), скученность создавала угрозу голода, что делало, очевидно, такое поведение целесообразным. С ним связывают наличие на острове с этнически более или менее однородным населением невероятно большого числа (до восьмисот) разных языков и диалектов. Здесь прямо-таки бросается в глаза аналогия с расселительным поведением некоторых оседло живущих животных, например, роющих норы грызунов, но от аналогии до общего психологического механизма дистанция, как говорится, огромного размера. Основное, что характерно для миграций животных, это связь с гормональными сдвигами: гормонами надпочечников, гипофиза и щитовидной железы. Так, многих птиц побуждают к дальнейшему перелету вовсе не холод и голод как таковые, а особые изменения работы этих желез внутренней секреции, реакция на укорочение или, наоборот, удлинение светового дня. Гормоны влияют на поведение, вызывая особое предмиграционное состояние беспокойства. И у млекопитающих перед массовым исходом происходит нечто подобное, хотя стимулы, влияющие на гормональную деятельность, — другие. Например, у леммингов это уже упомянутый нами социальный стресс. С ним связан ряд биохимических перестроек, кардинально изменяющих поведение. Стресс в той или иной форме — побудительный мотив массового бегства всегда или в большинстве случаев. Так, по всей вероятности не обходится дело без стресса и у пресловутых корабельных крыс. Как известно, крысы и ныне досаждают морякам, а в былые времена, когда еще не было химических средств борьбы с грызунами, буквально кишели в корабельных трюмах. Массовые прыжки этих животных за борт служили тогда верным предвестником катастрофы. Как «догадывались» крысы, что корабль обречен? Вероятно, в трюме появлялась течь. Она стимулировала то же самое паническое поведение, с помощью которого крысы при затоплении их нор пытаются спастись от речного паводка: инстинктивный поиск берега затопляемого участка, а затем движение вплавь до ближайшей незатопляемой возвышенности. — 230 —
|