|
Не замечая никаких признаков духовного озарения, озабоченный странным поведением своего измененного ума, я через несколько недель наблюдений уже с трудом справлялся с мрачными предчувствиями. Неужели это все, чего может достичь человек после пробуждения змеиного огня? Вновь и вновь задавал я себе этот вопрос. Неужели лишь ради этого бесчисленное множество людей рисковали жизнью, бросали свои дома и семьи, преодолевали страх перед незримыми силами, сносили голод и лишения и годами просиживали у ног учителей? Неужели йоги, святые и мистики входили в экстатические трансы лишь для того, чтобы испытать это расширение сознания, сопровождаемое неземным свечением и звуками, способное мгновенно перенести человека в необычное психическое состояние, чтобы вновь швырнуть на землю, не награждая его никаким особым талантом или достоинством, способным выделить из рядов прочих смертных? Были ли наблюдаемые мной день и ночь потоки лучистой субстанции, от чего мое сознание то расширялось, то сужалось, той целью, на которую указывали все тайные доктрины мира? Если этим исчерпывались возможные достижения, мне лучше было не углубляться в мир сверхъестественного, а удовлетвориться преследованием мирских целей и наслаждаться простым человеческим существованием, не знающим страха и неопределенности, ставших моими постоянными спутниками. Я продолжал уделять большое внимание режиму питания, так как опыт показал, что мой рассудок и сама жизнь зависят от нее. Я ел ровно столько, сколько считал необходимым, не соблазняясь никакими деликатесами, если считал, что это может нарушить мой рацион. У меня было достаточно причин соблюдать столь строгую диету, так как любое отклонение от нее (как в количестве и качестве пищи, так и в несоблюдении времени ее приема) вызывало столь острую реакцию, что мне приходилось сурово бранить себя за халатность. Такое случалось со мной время от времени, словно мысль о том, что отныне мне предстоит есть не ради удовольствия и не ради утоления голода, а для того, чтобы избавить свою перевозбужденную и сверхчувствительную нервную систему от лишнего напряжения, желала навечно запечатлеться в моем мозгу. Не было никакого спасения от этого вынужденного режима, и в течение первых недель даже малейшая ошибка влекла за собой наказание в виде приступов страха и сбоев работы сердца и пищеварительной системы. Обычно в таких случаях мой ум терял гибкость и меня одолевала тоска, от которой никак не мог избавиться. Я всеми силами пытался избегать ошибок, но при всем моем старании полностью от них застраховаться было невозможно. — 54 —
|