|
Когда-то он держался просто и был доступен для всех, но его миллиард долларов предписал ему вести жизнь восточного деспота, замкнувшегося от мира, окруженного шпионами и телохранителями. Он, который любил поболтать с рабочими и показывать им, как надо работать, не осмеливался теперь пройти мимо своего конвейера без охраны из шпиков. Он, который был таким разговорчивым, стал теперь сдержанным и угрюмым. Он общался только с теми, кто поддакивал ему, кто соглашался с ним во всем. Он редко встречался с посторонними, потому что все выпрашивали у него денег, и ему это смертельно надоело. Секретари Генри охраняли его одиночество, потому что он много раз ставил себя в глупое положение, и у них никогда не было уверенности, что он не выкинет какой-нибудь глупости. Он пребывал в своем большом каменном доме или в собственном парке, где были деревья, цветы и его любимицы-птицы. На них можно было положиться, при хорошем обращении они ведут себя как положено, не то что злобные и неблагодарные люди. Дети, старомодные танцы и скрипачи, играющие джиги,- вот что услаждало сердце несчастливого старого короля. Но дети, которых он собирал вокруг себя, должны были быть хорошо упитанны и счастливы; да не осмелится никто упомянуть о десяти тысячах голодающих ребят, которые каждый день становятся в очередь за куском хлеба в городе Детройте! Да не коснется никто наболевшего вопроса, не заговорит о требовании муниципалитета, чтобы Генри взял на себя часть заботы об этих детях, поскольку их родители в большинстве своем безработные, уволенные с фордовского завода. Так как все заводы Генри помещались в окрестностях Детройта, он не платил городу никаких налогов, но город считал, что это несправедливо. Когда-то в Детройте было добронравное городское управление, которое финансировал Генри и которое выполняло его волю. Но жители города были недовольны, они отозвали фордовского мэра и избрали нового по собственному усмотрению, судью Мэрфи, ирландца-католика, и он был из тех, кого Генри называл демагогами, мечтателями и агитаторами, всеми теми словами, которые выражали ненавистное ему слово "политик". Детройт получил теперь что хотел, и Генри предоставил городу вариться в собственном соку. Мэр-"демагог" назначил "комитет по безработице", который установил, что город расходует семьсот двадцать тысяч долларов в год на то, чтобы не дать умереть с голоду бывшим фордовским рабочим. Отдел социального обеспечения обвинил Генри в том, что он уволил отцов пяти тысяч семейств и ничего не сделал для оказания им помощи. Великий промышленник и специалист по улучшению рода человеческого потерял вкус к танцам, а сын его Эдзел, который обычно не обращал внимания на газетные сплетни, поместил в "Нью-Йорк таймс" пространную статью, пытаясь опровергнуть это обвинение. Кого в конце концов считать фордовскими, рабочими? До каких пор Фордовская компания должна нести ответственность за тех, кто когда-то работал на ее предприятиях? Отсюда можно было сделать вывод, что Фордовская компания принимает на себя ответственность за тех, кто работал на нее в недалеком прошлом. Эбнер Шатт, к примеру, был бы очень рад получить такую весть от сына своего хозяина, но по неведомой причине об этом в статье не было сказано ни слова. — 87 —
|