Против Богов. Укрощение риска

Талер указывает на то же в ином контексте. Если бы мы, при­нимая решения, всегда были рациональны, не было бы нужды в совершенствовании сложных механизмов самоконтроля, помогаю­щего нам соблюдать диету, укрываться от подоходного налога, де­лать небольшие ставки на бегах, не доходя при этом до заклада имущества. Мы идем на определенные потери при покупке стра­ховки, что является явным актом смирения по отношению к факту неопределенности. Мы используем эти механизмы, и они работают. Мало кто принимает такие решения, которые приводят в богадель­ню или сумасшедший дом.

Но защитники идеи о разумности человека ставят другой воп­рос. Имея такое количество сокрушительных свидетельств, полу­ченных в психологических лабораториях, в экспериментах со сту­дентами, при проигрывании гипотетических ситуаций, где распла­та за ошибки минимальна, как можем мы быть уверенными, что эти результаты отражают реальность, надежны и соответствуют поведению людей, когда они и в самом деле принимают решения?

Вопрос достаточно важен. Есть большая разница между обоб­щениями, основанными на теоретических изысканиях, и обобще­ниями, основанными на экспериментах. Де Муавр первым понял значение колоколообразной кривой, когда писал на бумаге уравнения, а не измерял, подобно Кветеле, рост солдат. Но зато Гальтон уяснил роль схождения к среднему — мощной концепции, которая сделала возможным применение колоколообразной кривой во мно­гих задачах, — наблюдая за горошинами и обобщая данные о че­ловеческой наследственности. Его теория возникла в результате наблюдений за фактами.

Элвин Рот (Roth), эксперт по экспериментальной экономике, за­метил, что Николай Бернулли предложил первый известный психо­логический эксперимент 250 лет назад: он придумал игру в орлянку между Петром и Павлом, которая помогла его дяде Даниилу от­крыть теорию полезности26. Фон Нейман и Моргенштерн на основе экспериментов пришли к выводу, что результаты «не так хороши, как можно было надеяться, но их общее направление верное»27. Переход от эксперимента к теории имеет за плечами замечатель­ную и достойную уважения историю.

Не так уж легко изобрести эксперимент, который заставит ис­пытуемых вести себя правдиво и естественно, не скрывая истин­ных реакций и ничего не придумывая. Ведь испытуемые в таких экспериментах практически ничем не рискуют. Но поразительно постоянство, с которым в огромном множестве экспериментов на­ходит подтверждение гипотеза рациональности выбора. Экспери­ментальные исследования превратились в высокое искусство1J.