Я приветствую в тебе Бога

И почему-то вдруг вспомнила слова русского философа начала ХХ века Василия Розанова: "В счастье человек язычник, в горе же – христианин". Да, наступило то горе, которое позволит ее сознанию прикоснуться к единственной истине.

Истине ли? Что-то в Насте сопротивлялось слишком быстрому выводу. Когда-то, работая журналистом, она читала повествование Ильи Ильфа и Евгения Петрова, где они делились рецептом создания шедевра. Гении советской классики никогда не записывали идеи, лежащие на поверхности, игнорируя фразы, приходящие им в голову одновременно. Ибо если эта идея пришла в голову двум, то она придет в голову и трем, и десяти, а массовость не является признаком гениальности.

Итак, на поверхности Настиного сознания, охваченного болью, страхом и горем, возник образ Единого Истинного Бога. "Мы не для несчастных и унылых" – гневно сверкнула глазами богиня, появившаяся вдруг неясным видением из глубины души. Вот оно что! Настя чуть не засмеялась собственным мыслям. Быков сейчас сказал бы, что человеческое сознание, суженное горем, регрессирует к инфантильному состоянию, обращаясь к архетипическим фигурам Матери и Отца. Да, когда ребенку плохо, он зовет маму. Когда плохо взрослому, ребенок в нем молится Богу. Человек же взрослый захватывает сознанием всю вселенную, одновременно подмечая приятные ему частные явления – и потому является пантеистом и политеистом, обожествляя и саму Жизнь в целом, и элементы, из которых она состоит.

Несмотря на то, что внезапное озарение лишило Настю надежды на сверхъестественную помощь с небес, на душе у нее стало легче, и лицо посветлело в благодарной улыбке. "Как бы то ни было, я – взрослый человек, - сказала себе Настя, - а взрослый не боится отвечать за свои решения и совершать поступки, могущие изменить его судьбу. Он не зовет на помощь волшебных Папу-Маму, слившихся в образе Творца. Он – единственный Творец своей судьбы. И если мне суждено погибнуть в этом лабиринте, я погибну как Творец, а не как испуганный ребенок. Но погибать пока что в мои планы не входит. Я хочу жить. Я буду жить. И это Я буду жить – а не некая фигура, за которую прячется суженное болью сознание".

Переживание наполнило ее решимостью выжить, найти выход из мышеловки, созданной ее же сознанием, не замечающим очевидное. "А что же очевидное?" А то, что выход есть, но она его пока не видит. Единый Бог только заслонил бы это виденье своим Промыслом, отвлекая душевные силы на верование в него. Тогда как чистый незамутненный взгляд может вывести из любой критической ситуации.