|
И в тот момент, когда Жанна была уже готова взорваться потоком вопросов, несогласия и возмущения, серебристая секретарша жестом позвала ее в сторону и своим удивительным низким голосом начала объяснения: – Твоя мама находится в реанимации. Ее душа вызвана на последний суд. Ее время уже пришло, но она за свои 75 лет не поняла одной очень важной вещи. Мама – это дом. А дом – это место, где тебя примут любой: правой и неправой, чистой и грязной, счастливой и в горе. Она не научилась принимать и сослана обратно в свое тело на два дополнительных года, чтобы, приняв вынужденную заботу, осознать, как важна поддержка близких. Твой муж был тяжело виноват перед тобой. Но помнишь, он просил у тебя прощение трижды. В первый раз – просто испугавшись собственной ярости. Во второй раз – осознав, что теряет тебя. А в третий раз он просил у тебя прощение, когда вернуть было уже ничего нельзя. Просил, окончательно раскаявшись: прости, дорогая. Но духовный закон гласит: если виновный попросил прощение искренне три раза и не прощен, то его вина переходит на непростившего. Твоя подруга совершила страшную ошибку, разрушив две семьи. Но семьи, где партнеры готовы строить свое счастье, не распадаются. Оба партнера в тех семьях были не готовы. Из вновь созданной семьи Яна смогла построить настоящий Дом, полный любви и понимания, тепла и счастливых детских голосов. За это ей не только прощены ее ошибки, но и присвоено высокое звание «чистой». А ее бывшему мужу и бывшей сопернице дан дополнительный шанс на счастье. И это тоже заслуга ее любви и терпения. А вся тяжесть ее проступка не пропала зря, она перешла на тех, кто осуждал ее и злословил, умноженная на количество людей, кому была рассказана эта история. Жанна ошеломленно молчала. Вся картина ее жизни, в которой она отвела себе роль жертвы, потерпевшей от несправедливости окружающих, рушилась на глазах. Уже совсем по‑другому видела она свое отношение к старухе‑матери, к бывшему мужу и ко всем мужчинам, безвинно расплачивавшимся за его грех… или ее непрощение… к легкомысленной подруге, создавшей на ее глазах счастливую семью, пока она упивалась своими страданиями. Голос секретарши прозвучал как набат. – Жанна! Жанна! Жааажаааажаааажаааа, – выплывая из морока полуденного сна, услышала она жужжание будильника на телефоне. Первая мысль обожгла счастьем: «Сон, сон! Жива!», но сон запомнился как никогда явно, до подробностей, до ощущений. Горло все еще сжимал ужас перед звуком открывающейся кожаной двери. В глазах еще жил золотистый луч света, зазывающий войти внутрь таинственного кабинета. Было страшно подойти к зеркалу, казалось, у отражения нимбом над головой засветится приговор. — 26 —
|