Шаманы, целители, знахари

Шаман передает нам не только новые способы целения, он является примером для любого из нас: он олицетворяет наши неиспользованные воз­можности. Сделать его способности, его мироощущение доступным любому человеку — вот задача психологии будущего. Как это будет достигнуто, во многом остается еще неясным; я высказал здесь лишь некоторые сообра­жения по этому поводу.

Целение в родовых культурах обладает совершенно иными, по сравне­нию с нашими, измерениями. Для шамана целение означает трансформа­цию, а не просто лечение некого недуга. Его цель — принципиальное «изменение полярности» бытия. Поэтому целение означает для него, повто­рим за Ницше, «переоценку всех ценностей» до достижения «сверхчелове­ческих». Условием успешного целения является распутывание понятийных узлов нашего мышления; познание мира вне бремени понятий — вот его цель. Вера в истинность понятий, в то, что они есть реальные сущности, а реальные сущности — это то, что выражают понятия, — вот первая иллю­зия, подлежащая трансцендированию. Опыт постижения «мира, лишенно­го языка», принадлежит изначально сфере психологии шаманов. Эмману­эль Сведенборг, величайший из всех западных визионеров и «шаманов», сказал: «Я нахожусь сейчас впервые в таком состоянии, когда я ничего не знаю и когда все, прежде составленные мной представления, покинули меня, что означает начало любого учения. То есть сперва надо вновь сделаться ребенком и получить знания от кормилицы буквально влитыми в рот так, как это происходит сейчас со мной» (Dusen, 1974, 49). От нас в значитель­ной степени остается сокрытым то, насколько мы привязаны к слову и его значению. Для нас невозможно воспринимать мир иначе, чем через поня­тие, при этом совершенно неважно, каким содержанием наполнено слово. Хумпельпумпель (Шалтай-Болтай! -М.Р), одно из тех странных существ, которых Алиса встречает в Зазеркалье, говорит по этому поводу:

«Если я употребляю слово, оно имеет то значение, которое я избираю для него, — ни больше, и ни меньше» (Carroll, 1963, 116). Особенно точно выявляет эту мысль встреча Алисы с оленем:

«Пожалуйста, не мог бы ты мне сказать, как тебя зовут? — сказала она нерешительно. — Может быть, мне это немного поможет».

«Я скажу это тебе, если ты еще немного со мной пройдешь, — сказал олененок. — Здесь мне не вспоминается мое имя».

«Так они прогулялись вместе по лесу. Алиса нежно обвила олененка за мягкую шею. Когда они достигли второго леска, олененок внезапно вырвал­ся из рук Алисы и сделал прыжок по воздуху. «Я олененок, — закричал он в восторге. — А ты? Ах, моя милая, ты же человеческое дитя!» Его прекрас­ные карие глаза приняли испуганное выражение, и в следующее мгновенье он, как стрела, умчался прочь» (Carroll, 1981, 64).