|
Ко мне вернулись четыре её частицы и с тех пор я не перестаю улыбаться. Я никогда не ощущала такой полноты, такой целостности. У меня никогда не было такого сильного ощущения собственной непрерывности... все трещинки и зазоры заполнились, бороздки сгладились. Я могу охватить свою жизнь целиком — от трех лет до двадцати одного, от детства до женской зрелости. Как я восхищаюсь собой, той, какая я есть! Я говорю это не потому, что стала слишком высокого мнения о себе. Я говорю это потому, что испытываю истинную любовь и уважение к тем своим частицам, которые сегодня вернулись ко мне... за то, что они здесь все вместе, за их способность к выживанию, за то удивительное мужество, которое проявили они, вернувшись к жизни, которая без них угасала. Все эти части — это действительно я. Кусочки мозаики вернулись на место, а со временем исчезнут и трещины. Я стану одной цельной картиной. Я смотрю сейчас на отдельные кусочки, каждый из них содержит жизненно важную часть, а значит, и болезненное воспоминание, хотя я и ощущаю радость. Я вспоминаю свою жизнь и вижу такую боль и страдания, но я испытываю блаженство. Я прожила прекрасную жизнь. Как может не быть жизнь прекрасной, когда у вас есть душа? А теперь у меня есть душа. Мое сердце болит за тех, кто не получил свою душу обратно, потому что только теперь, именно сегодня, я действительно понимаю ту боль, в которую была погружена, ту безысходность, которую я ощущала и которую считала своим будущим. Но все это закончилось. Сегодня я вступила на путь радости. Я благодарю Господа, обитающего на Небесах, за свою жизнь. Поистине, не существует другого такого места, как «мой дом». У Деборы, напротив, произошли положительные изменения в отношениях с семьей. Одним из самых ощутимых следствий возвращения души стало улучшение моих отношений с матерью. Отправившись во время семинара в путешествие, я почувствовала себя крошечным ребёнком, сосущим грудь своей матери. Я почувствовала свою огромную любовь и свою тягу к ней, я почувствовала, что именно, будучи ребёнком, я принимала за её отказ от меня, как если бы я сделала что-то нехорошее самим своим присутствием, самим своим появлением на свет. Во время путешествия я смогла иначе взглянуть на себя и смогла понять, что то, что я принимала за её отказ от меня, на самом деле был её собственный страх: страх перед бедностью (когда она была беременна, ей пришлось оставить работу, потому что в 1948 году так было принято); страх, что она будет не в состоянии заботиться обо мне. Когда я была совсем маленькой, мне казалось, что она злится на меня, как будто я сделала что-то нехорошее, появившись на свет. Теперь я знаю, что она злилась не на меня, а на что-то такое, что с ней сделали, когда она была ребёнком, — то, чего она никогда не могла назвать, не могла вспомнить, но от чего навсегда остались шрамы. — 84 —
|