|
В лунном свете голые ветки, мерещилось, дрожат и вытягиваются, как ведьмины руки, намереваясь тут же ухватить и придушить золотого ослика. Густые чёрные тени ползали по земле, и непонятно было, куда ступать - канава здесь или холм? Первыми, как остервеневшие упыри, бросились на Шухлика комары и москиты. Такой плотной стаей, словно попону накинули. Ослик отмахивался хвостом, прядал ушами и фыркал в обе ноздри. Однако комары умудрялись залезать даже в рот, норовя укусить за язык. "Ничего! - думал Шухлик. - Вытерплю! У меня шкура толстая. Хорошо, что комары, а не змеи!" Под копытами то сухо хрустело, то мокро хлюпало. Ослик не видел, куда ставит ноги. В саду было чер-ным-черно, несмотря на полную луну в небе. Она, кажется, не хотела сюда заглядывать. "Зато огненный цветок в такой кромешной тьме сразу покажется! - ободрял себя Шухлик. - Издали примечу!" Но не тут-то было! Там да сям бледно мерцали, как затухающие головешки, синевато-зеленоватые мелкие бродячие огоньки. Вспыхивали диким светом чьи-то хищные глаза. И мутно отблёскивали странные лужицы. "Не слишком подходящее место для цветка любви, - задумался Шухлик. - Может, дядюшка Амаки и кукушка Кокку напутали чего-нибудь? А Диван-биби так и вообще не поминал о цветке!" Ослик шагнул незнамо куда и увяз по колено в пузырящейся вонючей трясине. Напрягся и выпрыгнул, угодив в немыслимо колючие кусты. Ободрал бока и ноги. А хвост отнялся и онемел, словно пропал оторванный, но через миг будто завопил, озарившись до самой кисточки яркой болью. Услыхав быстрый шорох и злорадное шипение, Шухлик понял, что это змеиный укус. Бедный хвост так отяжелел и опух, точно его свинцом накачали, и колотил по ногам, как дубина. "Всё в порядке! Змея не слишком ядовитая! Не кобра и не гюрза, - утешался золотой ослик. - Да и хвост не такой уж важный орган - не голова в конце-то концов". И тут же на спину и голову обрушилось гнилое дерево, так что Шухлик прилёг от неожиданности. "Хорошо, что трухлявое, - поднимался он на дрожащих ногах. - Иначе бы хребет переломило". От шума проснулись вороны. Закаркали вразнобой и хором, как взбешённая базарная толпа, поймавшая воришку. "Пускай себе каркают! - улыбнулся Шухлик. - Среди белого дня могли бы заклевать!" Впрочем, и в ночи хватало клевалыциков и кусаль-щиков. Во-первых, самый главный, наверное, ворон не поленился - подлетел и клюнул ни с того ни с сего в левый глаз. А во-вторых, накинулась со всех сторон, отчаянно попискивая, целая свора летучих мышей. Царапались, щипались и кусались! Впивались и в уши, и в нос, и в разнесчастный хвост, и в гриву. — 55 —
|