Я пришёл к Ромке, так как знал, что парень он душевный и в средствах не особо стеснённый. Да и всё-таки родной человек почти, вместе всё-таки пашем. - Сколько? - Ну, пятьсот, что ли… хоть до зарплаты прожить. - Ладно. Хотя киданул ты нас неплохо! Некрасиво, прямо скажем. - Ну, прости. Я ж говорил тебе, так нужно было. Совсем мне худо стало. Видишь, и с Машей у меня ничего не склеилось… - Да, знаю. А бегал-то с ней как угорелый! Тоже мне… Хорошо хоть письмо написал. А то я уж и в ментуру хотел заявить, что ты потерялся. - Письмо?… Бездна забвения вдруг глухо ухнула внутри меня, выплюнув на край маленький кусочек. Точно. Я писал. Помню. Но кому? Ромке??! Зачем? Противное липкое ощущение вязкости старалось затянуть в памяти эту картинку, но я не сдавался. Бумага в клеточку, ручка в руке и… вдруг в поле зрения появилась рука, тыкающая в бумагу сбоку, и откуда из-за плеча с замогильным юмором послышался смешок: «Слово это пишется через «о», а не через «а». Или времена опять сместились?» - Письмо? - Ну, ты совсем! С памятью плохо? Слушай, а может, это не ты мне подослал письмецо-то, а? - В смысле, подослал? - Ну, пришёл ко мне человечек, странный такой. То ли якут, то ли вьетнамец, не поймёшь. В очках тёмных. На дворе-то солнца уже неделю не было, а он в очках. Ну, думаю, наркот какой-то. А он мне с ходу эдак: «Пришёл, - говорит, - чтоб весточку от Андрея Ивченко передать». Так и сказал - весточку. Я ещё удивился. Думаю, какой-то вьетнамский студент нанюханный, мать его, а по-русски, что твой барин. Ну и сунул конверт. - Выбросил? — 16 —
|