|
на меня оказали, вне сомнения, принятые в нашей семье моральные нормы: восхищение перед истинным совершенством и перед высшими достижениями в любой области, презрение к посредственностям и лодырям, неизменно проявляющиеся в поступках и разговорах моих родителей. Ряд других факторов также повлияли на мое последующее развитие, но более тонким образом. Хотя наша семья была зажиточной, это не принесло мне состояния и связанного с ним ощущения обеспеченности, ибо семейные богатства испарилисъ в процессе крушения Австро-Венгерской империи. И все же я не могу отрицатъ косвенного влияния нашего благосостояния на мою судьбу: поскольку во времена моей юности деньги никогда не представляли для нас серьезной проблемы, у меня выработалось определенное безразличие и к ним самим, и тому роду занятий, который ведет к их накоплению. Кроме того, мои родители позволяли мне много путешествовать именно в том возрасте, когда человек более всего всего восприимчив к культурным традициям и обычаям других народов и легко обучается их языкам. У меня практически никогда не было собственной национальности - или, если угодно, у меня их было так много! Мой отец был венгр, и ярко выраженный национализм моих венгерских учителей в городе Комаром{29} попал на благоприятную почву. Однако моя мать была австрийкой; австрийцем же по рождению был и я, впервые увидев свет в венской акушерской клинике. Затем, в 1918 г., наш родной город был передан Чехословакии, и в возрасте 11 лет я приобрел гражданство этого вновь созданного государства, не выезжая из дома. Но со времени моего прибытия в Канаду в 1931 г. я ощущаю все увеличивающуюся привязанность к той единственной стране, которая выбрана мною по собственной воле и в которой родились моя жена и мои дети. Все это выглядит не имеющим никакого отношения к науке, однако я убежден, что выработавшийся в течение моей жизни своеобразный космополитический подход сыграл определенную роль в моей научной — 174 —
|