|
все больше проникаться к ним невольным уважением. В часы затишья я все чаще размышлял об этом. Признаю: они были храбрее меня, восхищяя презрением к смерти. Я пытался понять, что дает им такую духовную силу? Почему ни партийный билет, ни мой «красный» диплом, ни прекрасная боевая техника и отличное вооружение не дают мне подобной уверенности? Причем, их смелость, боевая философия и человеческая гордость с наибольшей силой проявлялись именно тогда, когда, удачно маневрируя в горах и на равнинах, я наносил по ним смертельные удары. Большинство из них стойко дрались до конца с абсолютным презрением к смерти. Это храбрые воины и гордые, свободолюбивые люди. Я уважаю их, за исключением тех, кто издевался над советскими солдатами в плену или глумился над телами наших павших. Что же касается наших союзников, так называемых правительственных войск Демократической республики Афганистан, я не питаю к ним такого уважения, за исключением тех немногих, кто не прятался за наши спины, ибо по мне лучше уж смелый враг, чем трусливый союзник, готовый в любую минуту удариться в бегство. Так ничего и не добившись от афганского народа, мы тогда ушли. Сегодня, через двадцать лет, я вспоминаю то, что там происходило и хочу сказать: Афганистан! Ты помнишь, как я проклинал тебя на скалах Нангархара, зажимая здоровой рукою плечо, пробитое осколком вражеской гранаты. Теперь же я хочу забрать свои слова обратно. Благословляю твои горы и долины, твой свободный и гордый народ, что заставил себя уважать. Пусть он будет свободен и благополучен всегда! Пусть живет, как желает, и делает то, что он хочет. Прошу прощения у тебя, Афганистан, за все, что делал на твоей земле, за исключением тех случаев, когда я выручал своих товарищей. В плену я не был. Никогда… Нигде… Ни у кого… Это легко проверить по архивам или же расспросив моих однополчан. А говорю об этом для того, чтобы опровергнуть домысел, запущенный в печать одной профнепригодной журналисткой. Но при этом прошу вас понять меня правильно: я не считаю плен чем-то позорным для того, кто в нем бывал. Думать так, означало бы просто отречься от своих боевых товарищей, а таковое не в моем характере. В плен попадают не по своему желанию. Всякий, кто воевал, знает, что это может приключиться с каждым. Откровенно скажу: на войне я боялся его больше смерти, но мне повезло. С уважением к тем, кто изведал все ужасы плена, говорю это лишь для того, чтобы устранить искажение собственных биографических данных. — 100 —
|