|
Раздевшись, я залез под одеяло и прижался к ней. Она лежала на спине, и я погладил ей живот, положил руку на грудь и немного потискал ее, потом провел рукой по ее ляжкам. Она раздвинула ножки, и я стал пальцами играться с губками ее письки. Свою левую руку она протянула ко мне и, обхватив ладонью мой стоящий хуй, так и держала его, едва заметно сжимая и расслабляя ладонь. Это были очень невинные ласки, и я знал, что мы не будем трахаться, но возбуждало это очень сильно, вот так лежать голыми с этой амазонкой и трогать друг другу голые письки. - Тебе надо книги писать, - немного насмешливо сказала она, когда я стал ей описывать свои ощущения. - Мой опыт написания книг не слишком удачен, - признался я. – В четыре года я взял пишущую машинку, стоявшую у нас в шкафу с древних времен, вставил в нее лист бумаги, сел, испытывая сильнейшее желание написать офигенно интересную книгу, и понял, что писать мне совершенно не о чем. Но упорство было мне присуще с детства, и я решил написать фантастический рассказ про полеты в космос. Я быстро придумал про ракету с космонавтами, прилетевшую на неизвестную планету, и неожиданно столкнулся с проблемой имени главного героя. Имя у него должно было быть красивым, сильным, даже героическим. Но это было совершенно невозможным, так как все русские имена были бесконечно далеки от ассоциаций с героическими, а взять иностранное имя я не мог, так как, ничего не зная об иностранцах, я не мог бы писать достоверно. В конце концов я назвал командира ракеты Сергеем Васильевичем… да-да, вот такие у русских имена, - пояснил я, заметив, что она слегка повернула голову, - и это еще не самое плохое… как тебе например Тимофей Аркадьевич? Клэр фыркнула. - Ну вот… еще примерно пол-страницы я терпел этого Пафнутия Семеновича, а потом понял, что ведь и другим членам экипажа придется давать имена, и это было уже слишком, и на этом моя писательская карьера завершилась. Потом мы еще о чем-то говорили, потом еще немного ласкались, и я целовал ее грудки, попку, письку, потом я гладил ее спину и попку, пока она, свернувшись, посасывала мой хуй, а потом мы как-то уснули. Часа в два ночи я вскочил с кровати с криками. Клэр продрала глаза, схватила меня и силой засунула обратно под одеяло, навалившись на меня сверху. - Рассказывай, - потребовала она. - Что, Клэр, что… - Рассказывай. - Сон? - Это не сон, - безапелляционно заявила она, - рассказывай сейчас, пока помнишь детали. Она права. Это был очень необычный сон. В нем я чувствовал себя настолько реальным, словно вспоминал, а не сновидел. Это был какой-то очень далекий век, может девятый, или одиннадцатый, мне не за что было уцепиться, чтобы определить время. Я был мальчиком, лет десяти, и жил в Индии, и у меня был учитель. В какое-то время учитель пошел на север, в Тибет, с миссией распространения буддизма, но оказались мы почему-то в Японии. Японией управлял император, и он принял нас ласково, поселил у себя во дворце, я и целые дни напролет гулял по дворцу, потом подружился с сыном императора, и тот показал мне новую игру – мы с ним пробирались на маленький остров, стоящий прямо посреди мелкого озера внутри территории императорского дворцового комплекса. На этом островке жили наложницы императора, и мы подглядывали за тем, как они переодеваются, моются. Охрана не обращала внимания, так как сыну императора было позволено все, и он распорядился допускать меня к девушкам. Мне было запрещено заниматься с ними сексом, но я мог сколько угодно раздевать их, трогать, целовать везде их тела, и это было потрясающе классным. Они, в свою очередь, играли со мной и ласкали меня. Но со временем работа моего учителя по распространению буддизма стала встречать все более ожесточенное сопротивление со стороны клана самураев Фудзивара, и в конце концов вспыхнуло восстание. Повсюду воины с окровавленными мечами. Мой учитель убит, сын императора убит, часть наложниц изнасилована и убита, ужас, крики, кровь вокруг. В конце концов все успокоилось, старый император, оставленный в живых, продолжал играть лишь церемониальную роль, а страной фактически стали управлять Фудзивара. Буддизм был запрещен и старая религия синто снова стала государственной. Меня тоже пощадили, кто-то заступился за меня из самого клана, с кем мне повезло подружиться еще до восстания. И последний момент воспоминания – я уже юноша лет шестнадцати, я брожу по темным, сырым, заброшенным комнатам дворца, и натыкаюсь неожиданно на совсем уже старого, никому не нужного императора, покинутого всеми. Невыразимо печальными глазами он смотрит на меня и уходит шаркающими шагами, и я понимаю, что жизнь моя тут закончена, что мне пора уходить. — 45 —
|